Лицарі любові і надії - Леся Романчук

— Этого человека зовут Александр Флеминг. Он и в самом деле гений. Гениальный учёный и... гениальный неряха.

Доктор Касінський і Айна озирнулися на голос — вони вперше чули майже промову з вуст скромної санітарки Анни, яку взяли на місце Рузі. Вона опинилася тут волею головного лікаря, Світлани Іванівни, і почувалася незатишно, знаючи прихильність лікарів до своєї попередниці. Ні поляк Касінський, ні естонка Айна не могли палати любов’ю до росіянки, силоміць нав’язаної начальством після ніжно любленої пані Рузі. Знали, що звуть її Анна, та й досить для санітарки.

— Нееряхаа? — не зрозуміла Айна.

— Именно так, коллега. Неряха и очень наблюдательный человек. Ведь можно смотреть — и не видеть. А Флеминг как-то чихнул прямо в чашку Петри с культурой стафилококка! Любой другой микробиолог, аккуратный, немедленно выбросил бы испорченную культуру! А лентяй Флеминг — оставил на своем столе, заваленном десятками таких же чашек. Он убирал только тогда, когда стол оказывался совершенно заваленным лабораторной посудой и ставить новую некуда. Так поступают многие мужчины. И что же? Через несколько дней увидел, что вокруг капелек слюны, попавших в чашку при чихании, прекратился рост бактерий! Так было совершено первое открытие Флеминга — лизоцим, антибактериальное вещество, содержащееся в слюне, слёзной жидкости...

— Дуже цікаво, продовжуйте... колего... — запросив жестом санітарку присісти у кімнаті лікарів доктор Касінський. — Звідки ж вам відомі такі подробиці?

— С этой слёзной жидкости началось моё знакомство с профессором Ермольевой. Еще до войны. Я получила распределение в институт микробиологии. Пришла устраиваться на работу. И вдруг навстречу мне по коридору — невысокая худенькая женщина. Изящная, красивая, совсем не похожая на сухаря-ученого, какими их изображали в фильмах. «Не могли бы вы немного... поплакать?» Пока я выходила из шока и силилась сообразить, что происходит, сунула мне под нос баночку с хреном. Слёзы так и брызнули из глаз... Профессор собрала их в пробирку и побежала искать очередную жертву, готовую поплакать для науки. Так набирали слёзы, материал для исследования.

— Професоор Ермоольева? — пригадала Айна. — Я была на её лекции в Шауляе, еще во время войны! Она рассказывала

о пенициллиине. Если честно — я почти не веерилаа... Думала, очеереднаая скаазкаа советской проопагандыы...

— А зря. Флеминг совершил своё революционное открытие еще в 1928-м. Опять же благодаря неряшеству. Ни один нормальный микробиолог не держит чашки Петри открытыми, да еще не хранит их месяцами! В нашем деле аккуратность — главное. Но Флеминг был ещё и великим художником! Новатором! Он рисовал... культурами микроорганизмов!

— Чим? Даруйте, пані, але це поза уявою нормальної людини! — не йняв віри Касінський.

— Микробы растут по-разному — это красивые, насыщенные цвета... Если наносить их на агар — среду для культивирования — со знанием дела, то великолепные получаются картины.

— Але недовговічні й небезпечні! — скептично скривився Касінський.

— Согласна... Но легендарная неряшливость Флеминга позволила культурам покрыться плесенью. И вокруг этой плесени, похожей на пушистую шёрстку котенка, рост бактерий прекратился.

— Це був пеніцилін?

— Это была культура грибка Pénicillium Notatum, редчайшего в природе, из тысяч известных науке плесеней лишь одна выделяет убийственное для микробов вещество! Считается, что споры были занесены ветром в открытое окно. В природной среде пенициллиум растёт на полукустарнике, называемом иссоп.

— «Окропи мене ісопом, і очищусь я»...— пробурмотів Касінський автоматично, просто через знайоме рідкісне слово.

— «Окропи — и очищусь»? Это откуда? — здивувалася Анна Сергіївна.

— Це з Біблії. Псалом 50-й, якщо не зраджує пам’ять. Подумати тільки, і це було закодовано древніми у святій книзі! Неймовірно! А яким же чином ви, колего, опинилися серед утаємничених?

— Работала в лаборатории профессора Льва Зильбера. Ездила с ним в экспедицию на Дальний Восток, на эпидемию клещевого энцефалита.

— О, я щось читав про цю велику перемогу радянської науки! — згадав Касінський.

— Но ничего не читали о том, что победитель энцефалита оказался в лагере! Совсем недалеко от нас, в Коми.

— Про це в газетах не писали, — похитав головою доктор, не в змозі повірити, що за перемогу над хворобою можна отримати від Сталіна орден з колючого дроту. — Але за що? Чим завинив лікар?

— Он отказался признать эпидемию диверсией японского империализма. Клещ иксодес, согласитесь, хоть и косоглаз, но на японского шпиона-диверсанта отнюдь не похож. А кому-то очень хотелось пораньше начать войну с Японией. После ареста Льва Александровича нашу группу расформировали, меня взяла к себе Зинаида Виссарионовна, профессор Ермольева. К тому времени она начала работу над «живой водой», так называли в лаборатории раствор пенициллина.

— Неймовірно! Невже Флемінг поділився культурою грибка з радянськими вченими?

— Конечно же нет! Об этом и речи не было. Все началось с двух строчек в научном журнале — существует какая-то плесень, выделяющая вещество, способное убивать микробов. А какая именно — это уж, будьте добры, ищите сами. Принялись за поиски. Десятки, сотни образцов разнообразной плесени — и ни одна из них не имеет нужных свойств! А тут сорок первый, началась война. Лаборатория не эвакуировалась, под бомбежками мы оставались в осаждённой Москве, продолжали исследования. Страшно было... — Анна Сергіївна зітхнула, згадавши сирену, що будила ночами, несучи попередження, від якого холонула кров — на Москву рушили німецькі бомбардувальники. — Прятались в бомбоубежищах. Но о работе не забывали и под вой сирен. В одном из них и соскребли со стены плесень грибка Pénicillium Crustosum. Выделили культуру, запустили в ферментатор. И оказалось, что наш пенициллин активнее американского и британского!

— I почали промисловий випуск?

— Не сразу. Профессор Ермольева начинала свои исследования по проблеме холеры. Проводила на себе опыты самозаражения. Разработала холерный бактериофаг. Боролась с эпидемией холеры в Средней