Оповідання та нариси - Свидницький А. П.

резким светом дрожавшие кучи лоз. И крестьяне, и солдаты были рады божьей благодати, не виденной с мая месяца... Сельская котузка была без окон, а потому освеженным воздухом наслаждались и сидевшие в ней узники, Клым и другие. Они были приведены из города для примерного наказания как зачинщики. Только Гершко с семьею не участвовал в общем наслаждении. Боясь грома и молнии, евреи поглубже зарылись в бебехы и пропадали от блох и духоты.

На следующий день солнце будто выпрыгнуло из-за горизонта. Весело улыбаясь, шло оно, как школьник за первой наградой; не лучи, а цветы рассыпало оно, не теплотою грело, а любовию, не светом светило, а радостию своею. С разрежением легкого тумана, которым подымалась от земли упавшая ночью влага, вся природа просиявала. А сполосканные верхушки дерев будто чванились перед травою, что она под туманом, они же выше. Славно, отрадно началось утро... но чем кончилось - не дай бог!

В полдень того же дня площадь в Ст-вке была пуста. По ней бродили только собаки, нюхая красную грязь, в которой валялась оторванная дверь. Это была одна из боковых церковных дверей (прывратныця) с изображением Кунцевича. 79 Во времена блаженной унии 80 она стояла в иконостасе, а православный священник снял и выбросил ее в колокольню. Здесь она и валялась, пока не пригодилась для расправы, причем Иосафат буквально «ударил лицом в грязь», так как изображение его было обращено к земле. Крестьяне в это время толпились у шинка, запивая мировую с Гершком.

- Не гнивайтесь, панове громада! - упрашивал он.- Тут ни я не виноват, ни пан. Такой закон, что же делать? Обвиняйте закон, а мы ни в чем не виноваты. Ховай, боже! Закон виноват, на него и гнивайтесь. А мне, Иване, буде гуска?

- Буде, Буде,- отвечал Иван, шатаясь.- Буде й дви.

- Грыцьку! А пид хуру до Адесу станеш? - продолжал Гершко.

Не прошло и месяца с этого тяжелого дня, как все крестьяне в Ст-вке очутились по уши в долгах. Гершко торжествовал. Сура благоговела, и все пошло, как везде в подобных случаях.

 

 

VI

 

Не один месяц провалялся Кунцевич на площади. Никто его не поднимал, даже не прикасался к доске. От влияния погоды дерево потрескалось, посерело; а дверь продолжали обходить. И никто не мог придумать, какое сделать из нее употребление. Как, наконец, в границах Ст-вки найден неизвестный человек мертвым.

- Так и быть,- порешила громада.- Сделаем гроб из той доски.

Все знали смысл этой фразы - и Кунцевич был потревожен.

Найденный мертвец был погребен, след Кунцевича на площади затоптан копытами, обида зажила и оскорбление забыто. Но самый факт держится в памяти многих и очень многих.

Гершко дожил в Ст-вке до срока, и что имение пана Яна не продано с торгов, тому виною православный священник, который раскрыл глаза помещику. В настоящее время Гершко, говорят, владеет обширным имением в одной из западных губерний, под своим ли именем или под чужим, о том ничего не известно. Во всяком случае он выезжал из Ст-вки не бидою, как въезжал в нее, а на беде разоренного крестьянства.

 

ГАВРУСЬ И КАТРУСЯ

 

 

I
КРЕСТИНЫ

 

Просим снисходительного читателя заглянуть с нами в прошлое - лет за сорок назад.

В то время красовалось в Подольской губернии небольшое, но богатое и все в садах село, положим, Каташин. Таких сел в Подольской губернии немало. То, о котором идет речь, обогатилось во время Колиивщины, потому не походило на другие соседние села. Ободранных хат в нем не было видно, и церковь была под гонтом, со всею утварью, даже с полным кругом церковно-богослужебных книг, с металлическими подсвечниками и со свечами воску ярого. Оно принадлежало пану, который пал под Дашевом, 81 и потому было конфисковано. Еще, впрочем, пан благоденствовал, когда тамошний священник, о. Герасим, вышедший, по обыкновению, из подьячего в дьячки, потом в дьяконы, наконец удостоенный и священнического сана, молился в церкви о благополучном разрешении своей жены от бремени. Лет за семь супружеской жизни она впервые готовилась быть матерью, потому будущий отец тем усерднее молился. Но вот пришел попівський наймит, перекрестился и, завидя огонь в алтаре, посмотрел на привратницу - то есть в боковые врата. Священник стоял на коленях.

- Батюшка! Батюшка! - почти шепотом произнес наймит, не смея громко говорить в церкви. Молившийся не услышал.

- Батюшка! - опять сказал наймит несколько громче, но, видя, что священник и теперь не услыхал, отошел и так кашлянул, что чуть пояс не лопнул. Священник услышал и вышел из алтаря.

- Что скажешь? - спросил он.

- Імость 82 казали кланятись и просили додому,- ответил парень.

Священник, прочитавши благодарственную молитву, быстро пошел домой. Попадья разрешилась дочерью; дело оставалось за именем. Баба-сповитуха убеждала назвать новорожденную именем празднуемой святой; в противном случае, говорила она, дитя не будет религиозным. Но в тот день женского имени не было.

- Ищите вперед,- сказала баба,- чтобы дитя всю жизнь шло вперед.

Отец Герасим избрал имя «Екатерина».

- Ох, лихо! - сказала баба.- Назад, да и еще так далеко! Катерини аж у пилипівку, а у нас не за горами великопісне пущання. Бедное дитятко!

Но о. Герасим настоял на своем. Дело в том, что у него была в свое время любимая сестра, носившая это имя. Умирая, она просила брата назвать Катериною первую дочь, которая родится у него. Он в то время был еще парубком и назывался Герасько.

- Так обіцяєш, Гераську? - спросила умирающая.- Не забудь же, братику, слова свого; а я його не забуду і до бога занесу, а у тебе на родинах буду.

Это были последние слова, слышанные Гераськом от сестры в той самой комнате, в которой он теперь стоял. Живо вспомнил он последнее свиданье с покойницею, ее просьбу, свое обещание; воображение восстановило голос, так давно слышанный, и милый облик, так давно