Оповідання та нариси - Свидницький А. П.

перешла через сени. При слове «свадьба» она вздрогнула и едва могла держаться на ногах. И тряслась, и млела, и тепло было, и холодно, и радовалась, и в то же время хотелось плакать. «Замуж» - великое дело, а еще больший переворот в жизни. После брака одна цель - хлопоты, одно будущее - гроб; до брака же цель и будущее - самый брак. А какое значение он имел для поповен, видно из поговорки: «Хапається, як попівна заміж». Не удивительно, что Катруся была поражена. Но кто же этот сват? Катруся никого не знала из молодых людей, даже видела только одного Гавруся, но не говорила с ним; так кто же сватает ее? Гаврусь. Он не забыл сватанья на крестинах, и когда, по окончании курса, пришла пора жениться, напомнил о нем отцу своему.

- Правда, что ты посватан,- сказал отец и послал свату письмо.

- Так что же? - спросил отец Катруси, пересказавши ее матери содержание письма.

- Воля божа та твоя,- ответила она,- по-моему, Катрусе нечего и желать лучшего жениха.

- И я той же мысли,- сказал батюшка,- а щоб полюдськи було, нехай приїде з сватами.

- Авжеж не годиться без того,- сказала матушка.

Катруся, дослушавши до конца, света перед собою не взвидела и не заслышала земли под ногами. Сердце начало биться так сильно, что с каждым ударом его она вздрагивала всем телом. В ушах стучало, как от удара, щеки покраснели, губы побелели, и зуб на зуб не попадет. Едва-едва она могла отделиться от двери и шатаясь побрела на ток. Там, забравшись между стогов пшеницы, присела она на земле и дала слезам волю. Отчего лились они, плакавшая не знала. Она не горевала, напротив, была даже рада; она не боялась, а была даже успокоена близким осуществлением постоянной мечты: однако слезы катились, но не от радости, не от исполнения желания, а просто так себе. Тем временем старосту пригласили в покои, усадили и употчевали до положения риз. И лошади не были забыты - им дали овса снопами.

Отпустили старосту только на другой день, с ответным письмом. Если бы староста и ничего не знал, то по головной боли мог бы догадаться о предстоящей оказии. Но он все знал, а пославшие его узнали ответ еще до прочтения письма по багровому лицу и нетвердой походке посланца.

 

 

III
ВСЕ ПРОПАЛО

 

Три года жил Гаврусь - уже о. Гавриил - со своей женой, как голубь с голубкой. Если приходилось ему уезжать из дому - а это ему часто приходилось, потому что к приходу принадлежало несколько приселков,- так если ему приходилось уезжать на день, на два, то жена провожала его со слезами, как в рекруты, и по возвращении непременно встречала на дворе. И так-то была рада! Навзрыд плакала от радости.

- Господи и владыко живота моего! - говаривал обыкновенно Гаврусь,- зачем же плакать, глаза портить? - И вытирал слезы и целовал в глаза.

- Есть не хочешь ли? Не хочешь ли пить? - спрашивала Катруся, прижимаясь.

И о. Гавриил принимался есть и пить, был счастлив и ложился спать. Катруся тотчас закрывала ставни, ходила не иначе как на цыпочках и досадовала даже на мух, если они жужжали хотя бы и в другой комнате. И хозяйка она была аккуратная, работящая, понимающая свое дело. Оттого Гаврусь и блаженствовал, ничего не замечая, даже вздохов и старухи, нянчившей его когда-то, а теперь жившей тут в надежде нянчить второе поколение. Надежда ее, однако, не исполнялась, и старуха вздыхала. Вздыхала она и в первый год, вздыхала и во второй, а к концу третьего вздохи участились - особенно, если нянюшка оставалась наедине с батюшкой. Впрочем, батюшка, привыкши к ее, вздохам, не обращал на них никакого внимания: «Господи и владыко живота моего... Пусть себе»,- думал он. Однако иногда и заговаривал со старушкой. Так случилось и теперь. Она вздохнула, а он и спросил:

- Чего вам, нянюшка, недостает, что вы вздыхаете и вздыхаете?

- Ех,- ответила старуха,- не мені б казати, а не вам слухати.

- Однако что такое? Все то же?

- От якби-сьте послухали мене дурної та плюнули на сю парафію, то найлучче б зробили: бо тут не буде вам ні щастя, ні спокою.

Гаврусю достался приход один из лучших в епархии народ богатый, земли много, помещик жил или в Варшаве, или за границей, а управляющий уж очень усердно ухаживал за священником и угождал ему. Такие приходы попадаются редко. Если бы о. Гавриил вздумал оставить свой, то, наверное, попал бы в худший. Тем оригинальнее показался ему совет няни:

- Отчего же так? - спросил он.

Старуха стала на колени, перекрестилась, поцеловала землю и сказала:

- Бог свидетель и святая земля, что только из желания добра скажу вам всю правду: вы из дому, а эконом в гости до нашей матушки.

- Дальше? - спросил Гаврусь, схватившись с места.

- Дальше... дальше,- продолжала няня,- дальше… Что дальше?.. Подстерегите, так сами узнаете: стыд и срам дальше.

Будто ветер повеял из сердца, когда Гаврусь услыхал эти слова. Насколько он любил жену, настолько же вдруг охладел.

- Смотри же,- сказал он няне,- если ты солгала, то убью! Понимаешь?

Старуха еще раз поцеловала землю и поклялась, что говорит чистую правду. Помутилось в голове у несчастного мужа. Несколько дней ходил он сам не свой, не желая верить няньке, но не смея не верить. Катруся заметила перемену в муже и увивается возле него, как пчела возле цветка:

- Здоров ли ты? Что у тебя болит? Не выпьешь ли мяты, шалфея, липового цвета?

«Сердце у меня болит, душа болит»,- думал батюшка, а жене ответил:

- Я здоров и ничего не хочу.

- Какое здоров? - сказала Катруся сквозь слезы.- Посмотри на себя в зеркало. Ты бледен, как мертвец.

- Пустяки,- сказал Гаврусь и думает: «Не врала ли няня? Чего бы жене плакать, беспокоиться, если бы она полюбила другого. Бабе, вероятно, померещилось, а я и поверил».- Я тебе сознаюсь,- сказал он, наконец,- отчего я так грустен...- Но тут же спохватился: а если няня говорила правду? И