Рассказы из русского народного быта - Марко Вовчок

Яковлевной прислали; она с собой барышню кликнула; та за нею покорно пошла. Гости спрашивают: «Чего это Зиночка так изменилась?» И господа тогда вдруг перемену увидели, встревожились. Матильда Яковлевна берет барышню за руку и середь гостиной ее выводит и давай рассказывать: что вот какая Зиночка упрямица была, да теперь сама хочет исправиться, вот сегодня прощения просила. «Да?» - спрашивает у барышни. Та чуть слышно что-то сказала; бледна она стояла и вся дрожала. Хотела уйти - Матильда Яковлевна не пустила, около себя посадила. Гости все стали тогда барышню хвалить, целовать, стали советы ей давать. Господа радуются, а Матильда Яковлевна все говорит им: «Да, вы недаром свою Зиночку на мои руки отдали!»

Сказал ли кто слово лишнее или чем другим обидел барышню, только она пришла из гостиной словно больная и очень долго плакала.

С этого дня отшатнулась она от Матильды Яковлевны навсегда, навек. Спохватилась тогда Матильда Яковлевна. Давай заискивать, всячески ухаживать, ублажать - ничего уж не помогло: только, бывало, посмотрит на нее барышня так, что будто и жалеет ее и брезгает ею.

Матильда Яковлевна боялась, чтобы господа печали барышниной не заметили, чтобы не вздумала на нее барышня жаловаться.

Барышня не жаловалась, только еще стала она задумчивее, очень поскучнела и часто плакала. И плачет, бывало, уж не попрежнему, с криком да с сердцем,- тихо себе плачет да горько.

Все это замечала Арина Ивановна, и уж не раз она к барышне тайком пробиралася; ручки у ней целует.

- Я ваша слуга верная, я! - все твердит, а та и слушает и не слышит.

- Чего-то вы все не веселы, все скучаете? Замучила вас, видно, ученьем-то, мое сокровище? - говорит барышне.

- Да я ничему не выучилась и ничего не знаю, как же замучила? - ответит печально.

- Ах она, ехидная! - воскликнула Арина Ивановна.- Сколько времени учит, а ничему не выучила! Да она нарочно ученье тянет, чтобы побольше поживиться от папеньки, от маменьки! Да она обманщица лукавая!

И, верно, ее слова барышне западали в душу, все она печальней становилась.

- Игрушечка! - часто говаривала.- Никто нам правды не скажет истинной! Вот как, Игрушечка!

Матильда Яковлевна все видела, все знала, как Арина Ивановна барышне нашептывала, как к ней тайком прокрадывалась, видела, а молчала, будто не до нее дело, и весела была всегда, и говорлива; хоть часто, бывало, с сердцев у самой ручки дрожат, а улыбается и глазки щурит ласково.

 

 

XI

 

 

Минуло барышне 14 лет. Тут уж и все стали замечать, что она умом мешается: забывать стала имена. Особенно начала она мешаться, как побывала на похоронах. Умерла в соседстве богатая барыня, и весь околоток зван на похороны. Пышно ее хоронили - такой ее последний завет дан детям,- и наши господа были и барышню с собой брали. Только она приехала, я сейчас заметила, что глаза у нее нехороши.

- Игрушечка! - шепчет мне.- Ты видала мертвых? Понимаешь ли, что значит умереть?

Я хочу о другом заговорить, она меня не слышит и все себе твердит одно:

- Живет человек, умирает человек; все живут, все умирают.

И кто к ней ни подойдет, она всем одно и то же. Ничем ее нельзя отвлечь от мысли той, ничем рассеять. Господа тогда перетревожились, послали за лекарем. Лекарь говорит: «Помешана».

Помешательство, ее было тихое; иногда она как будто и в себя приходила. Слез ничьих не могла видеть, вся побледнеет, бывало, задрожит. Я ей говаривала:

- Не тревожьтесь, барышня; со всеми горевать не станет вас.

- Игрушечка! - отвечала мне.- Когда плачет человек, ты знаешь ли, как ему больно! А я знаю, как больно!

Мало ей лекарством помогали. Стала она всех дичиться; потом стала от всех бегать,- тоска у ней безотходная была, ныла она да чахла. Перестала узнавать - ни отца, ни матери не узнавала. Кручинились господа. Громко Матильда Яковлевна вздыхала. Соседи приезжали проведывать, смотрели на нее из-за дверей, жалели, а она стоит серед горницы, думает, думает, словно хочет что-то припомнить, да не дается ей, и в муке великой она за голову берется. А то плачет - горько-горько плачет по целым часам. Спрашивай - не ответит, не заметит или испугается - убежит. С горя по барышне и барыня хворала это время. Матильда Яковлевна все около нее, утешала, успокаивала, а я при барышне. На моих руках она и умерла.

В розовый бархатный гроб положили ее, сухенькую, худенькую, и такое у ней было личико заботное, такое печальное - вот, кажись, большие глаза откроются и в сомненье она станет спрашивать о чем-то.

 

 

XII

 

 

После барышниной смерти барыня меня за собою ходить приставила. «Она за Зиночкой ходила - я хочу, чтобы она и при мне была».

А время своим чередом пошло, стали привыкать, слезы высохли, только вздохнут о барышне, как вспомнят, да поскорей речь о другом заводят, повеселей. Сняли черное сукно со стен: опять и шумно и весело в хоромах; опять господа обеды званые дают.

Матильда Яковлевна все у нас живет, да и отъезжать, видно, не думает. Она с господами неразлучно; барыня только глаза откроет, уж Матильду Яковлевну кличет. Матильда Яковлевна и книжки вслух читает, Матильда Яковлевна и гостей забавляет, она ж их и осудит, и осмеет, и передразнит, как выпроводит. Вот это, бывало, по вечерам, если случится, что никого гостей нету, Матильда Яковлевна и почнет в разных лицах являться: то генеральшей войдет чернихинской,- ну совсем генеральша, так же и шаль по всему дивану распустит, чтоб никто рядом не сел, и посматривает так же строго на всех,- то представит карачевскую барышню, что все вздыхает и платочком обмахивается; всех она, бывало, переберет, всех-то до единого. И очень господ этим утешала: так хохочут, что приходилось иногда обоих водой брызгать.

А Арина Ивановна ночей не спит, в тревоге она да в сомненье: стала Матильда Яковлевна что-то часто в хозяйство вмешиваться. Войдет к Арине Ивановне: «Дайте ключи!» - и, не дождавши слова ответного, возьмет сама и пошла по кладовым шарить. Барыне жаловаться было нечего, с каждым днем больше ее обходила Матильда