Рассказы из русского народного быта - Марко Вовчок

- Ну, пойдем!

Еще в сени входим, уж голоса слышим. В гостиной говорят:

- Да помилуйте,- басит сурово кто-то,- никто другой вам такой цены не даст, что ж вы еще жалуетесь, что дешево продали!

- Да мне прошлого году почти вдвое больше давали,- отвечает наш барин.

Барыня, слышно, всхлипывает.

- То был год прошлый - тогда давали, а теперь год нынешний - теперь не дадут!

А мы стоим да слушаем.

И долго стояли. То тот, то другой мимо нас к двери прокрадывался послушать; кажись, все на нас глядели удивляючись, чего мы тут стоим оба, и спрашивали: «Чего вы ждете? Чего стоите?»

- Не томи ты и себя, и меня, решайся! - сказал Андрей.- Войдем прямо к ним.

- Войдем,- говорю.

И отворяем двери. Барин наш услыхал, вскочил - такой он и встревоженный, и раздосадованный. Барыня платочком прикрывается - плачет, а чужой пристально своими глазами железными на нас глядит.

- Что вам надо? Что это значит? - нетерпеливо так спрашивает барин.

Говорит ему Андрей, просит его.

- Как, Игрушечка,- вскрикивает барыня,- ты хочешь замуж выходить?

- Сватайтесь, женитесь, мне все равно! Не до вас теперь, ей-богу! - говорит нам с досадою барин.

И махнул рукой, чтоб шли.

Тогда чужой привстал:

- Позвольте!

- Ах, да! - вскрикнул наш барин.- Я забыл! Я уже не господин ваш, вы проданы, вот ваш новый барин!

- Как! - вскрикнула барыня.- И Игрушечка продана? Ах, боже мой!

Мы глядим на нового - хотим его попросить, а он нам как крикнет: «Марш отсюда!» - и отвернулся…

- Пропали мы, Андрей! - говорю.

Он молчал, все о чем-то крепко думал.

Под вечер приехал исправник и с ним весь стан, и еще какие-то господа, что на все кругом такими жадными глазами смотрели. Созвали людей к крыльцу, объявили им, что проданы они; нового барина показали. А он стоит и оглядывает покупку свою и поморщивается - не по нраву ему пришлася.

- Что за люди! - говорит исправнику.- Как стоят! Как глядят! Смелость-то, дерзость-то какая!

- Ничего,- исправник отвечает, пристегиваючи свой сюртучок,- исправить всякого можно!

Новый барин сейчас же и поселился в доме. Прежние наши господа еще на два дня оставалися.

Это время я почти Андрея не видала: новый барин успел уж всех на работу поставить; из его имения приказчик приехал за всем надзирать, и неутомим был, и неусыпен; везде его голос сиплый слышен; во всех уголках он словно из земли вырастал - сам приземистый, голова большая, взгляд свирепый, а в руке арапник тройной.

Накануне выезда призвала меня барыня.

- Игрушечка! - говорит.- Собралась ли ты? Ведь ты со мной едешь. Как благодарна я вам,- обратилась к новому барину,- что вы мне эту девушку уступили,- я привыкла к ней очень. Как я благодарна вам!

«Вот что еще меня ожидало!» - подумала я себе и прямо к Андрею пошла.

- Прощай, Андрей, прощай, желанный!

- Не плачь, не тужи, поможешь ли? - говорит он.- Пойдем к барыне.

- Да что ж,- молвлю,- подарит она нас по своей доброте рублем или платьицем с своего плеча.

- И то правда! - проговорил.

Голос приказчиков послышался.

- Иди, иди скорей,- гонит меня Андрей,- иди, боюсь, он тебе скажет что.

Мне же словно какая-то надежда в душу вошла: попытаюсь, попрошусь у барыни! Все думаю и все никак время не выберу, не застану ее одну.

Уж карета запряжена, а я еще ей ничего не сказала; уж одеваются! Тогда я не смотрела, кто был тут, стала ее просить, молить:

- Оставьте меня! У меня жених есть любимый!

- Ах, ах, Игрушечка! Не стыдно ли тебе! И ты меня могла бы оставить? Ах, как же это можно! Боже мой! Все нас покидают!

И заплакала. Повели ее под руки в карету, посадили, втолкнул и меня кто-то, и помчались мы. Еще раз увидала я Андрея; стоял он при дороге белый, как полотно, и поклонился. Мелькнуло лицо барина нового и глаза его холодные.

Через два месяца пришло известие из Рогожина, что несчастье случилось. Шесть человек на поселение пошло, Андрей шестым.

XVI

А мы вот переехали к барыниной тетеньке - поселились у нее да и живем себе. Никого мне, ничего знакомого, только вот портрет барышни покойницы; кудрявенькая и веселенькая она на портрете: такая была она, когда меня Игрушечкой назвала. Далеко ж теперь Игрушечка переброшена, далеко!

Барынина тетенька уж старая барышня, седая и скупая. Ходит она вся в черном и часто молебны служит, а платит она за них не деньгами - мукой или овсом, или круп пошлет. Дом у ней большой, комнаты темные и везде черные коврики суконные перед порогами. Кругом дома амбары, кладовые - везде тяжелые замки висят; сады - и те замкнуты. Девушки горничные все кружева плетут,- барышня продает,- и все говорят шепотом, тишина в доме, тишина, только барышнина собачонка заливается лаем звонким. Скучно моим господам у тетеньки; похудели и побледнели, у ней живучи, и словно полиняли. Приду я барыню раздевать ввечеру, а она мне жалобно:

- Игрушечка! Скажи хоть ты что-нибудь веселое!

Только они входят к тетеньке - тетенька тотчас свои очки возьмет, протирает, наденет и глядит им в глаза и головой качает:

- Ох, ох! Весь вы мой домишко разнесете, только я глаза закрою, все у вас прахом пойдет!

Охает и все одно им твердит. Они уверять ее почнут:

- Да можно ли, мы никогда…

А она головой качает.

Меня выучили кружева плесть; вот я кружева плету и век свой изживаю. Много времени с той поры прошло, как я сюда приехала, много тоски, много скуки едкой пережито. Да ни к кому уж я сердечно не привязалась, ни к кому уж и не привяжусь. Только сердце забьется, только душа повлечет - видится мне впереди пустая степь безбрежная, дальняя дорога,