Рассказы из русского народного быта - Марко Вовчок
- Хочу, чтоб починили хорошо! - говорит и показывает, что уголок отклеился.
Я схватила эту шкатулочку обеими руками, да никого не спрашиваючи, опрометью, через сад, к столярной. У самой сердце стучит, вот будто я из темницы вырвалась. Бегу, бегу, а прибежала к дверям и оробела. Тихонько двери отворяю - вижу, там человек пять на работе: кто стругает, кто пилит, кто меряет; по окнам везде стружки, на полу тоже стружки ворохами навалены. Все ко мне обернулись, все на меня глядят:
- Это ты? Зачем ты?
Я показываю им шкатулочку.
- Андрей, а Андрей! - стали кликать, и вижу, высокий человек из боковой горенки выходит… Я его сейчас узнала, вспомнила, как он мне говорил: «Бедная ты девочка завезенная! выздоравливай-ка ты скорее!» Все такой же он был, и веселый, и кудрявый, и ласковый. И он меня узнал.
- Ишь, как выросла! - сказал.- Ну, расти себе, расти!
А другие у меня шкатулочку уж взяли, ему показывают, разглядывают, спорят. Один там, бойкий такой, все он стоял подбоченившися.
- Я,- говорит,- могу и получше этакой сделать!
А ему другие:
- Да ты и такой не сделаешь!
- Лучше сделаю!
Спорить опять начали. Андрей мне говорит:
- Приди завтра за шкатулочкой,- будет починена.
- Можно мне стружечку взять? - спрашиваю.
Он захватил полны руки тех стружек да и обсыпал меня всю ими.
И целый день все я после думала, что вот завтра я опять пойду туда, и что завтра мне Андрей скажет, усмехнется ли и глянет ли, или он меня не заметит за работой?
Ходила я, и он меня приветно опять встретил и сказал:
- Собраться надо да тебе игрушечку какую сделать!
С той поры так меня и тянет туда, да не смею и скучаю. И что сделала. Держу я раз барышнину игрушку - барин ей привез домик, совсем настоящий домик,- верчу я тот домик да думаю: «Домик, домик! Чтобы тебе изломаться! А меня послали б чинить отдавать, и я б побежала… Что бы тебе, домик, рассыпаться!» - а домик - хруп! - да и рассыпался. Перепугалась я тогда. Не так барышни боялась, а что достанется от Арины Ивановны, что от Матильды Яковлевны будет. Стрелой я пустилась прямо к Андрею.
- Что такое? Что? - спрашивает, а на мне лица нет.- Не бойся, не бойся, я починю, никто не узнает. Ах ты, бедненькая, как перепугалася! - смеется.
X
Живем так-то, каждый с своею заботой, и вдруг замечать стали, что барышня совсем нравом изменилась, и опять на нее стало находить. То она от Матильды Яковлевны шагу не отступала, а то сторониться стала. Перестала расспрашивать, почти и говорить с ней перестала. Подаст урок да и молчит целый день. Хочу, бывало, я к ней подойти, да не смею, боюсь Матильды Яковлевны, а барышня сама не позовет и словно она никого около себя не замечает, сама с собою шепчет.
Матильда Яковлевна совсем не та стала к барышне, суровей и строже; уж не то чтоб у барышни ручки целовать, как сначала, она уж и прикрикивать на нее стала. Как прибрала она господ к рукам, то ничего не боялась. Барышня долго терпеливо все переносила, что я только дивовалась, а Арина Ивановна божилась, что француженка околдовала барышню. Спрашиваю я:
- Барышня! Очень вы Матильду Яковлевну любите, что вы все от нее сносите?
- Игрушечка! - отвечает мне.- Она рассказывает так хорошо и много, много всего знает. Может, она мне еще расскажет что…
И все сидит около Матильды Яковлевны и тихо ждет, и тихо вздыхает. Матильде Яковлевне она надоела скоро; стала она от себя прогонять ее и стала над нею подсмеиваться. Раз Матильда Яковлевна уж очень с ней дерзко обошлась, накричала, набранила, и, было, барышнин нрав прежний проявился: вспыхнула она и заговорила так, что Матильда Яковлевна струсила и все в шутку обернуть захотела. Барышня от нее отвернулась и ушла.
Не говорит она с того часу с Матильдой Яковлевной, не подходит к ней. Матильда Яковлевна хоть спокойный вид на себя принимает, а крепко тревожится и все у меня выпытывает:
- Что барышня? Что говорила? С кем говорила?
Я вижу, что и барышня не спокойна: ухожу я от нее поздно вечером - не спит, ранним утром застаю - не спит.
- Барышня! - говорю.- Чего заботные такие?
- Тяжело мне,- ответила.
- Матильда Яковлевна вас огорчила?
И она опять:
- Тяжело мне, Игрушечка!
Прошло сколько дней. Все барышня в тоске и все, видно, душа ее волнуется. Одним утром прихожу, застаю, что она уже совсем одета, стоит подле окна. А лицо у нее было тогда такое, словно она кого одолела или решилась, пошла на что. Быстро ко мне обернулась и спросила:
- Матильда Яковлевна встала?
- Нет еще,- говорю.
- Скажи мне, как встанет, сейчас же скажи, Игрушечка!
Я пошла, дождалась, пока Матильда Яковлевна встала, прихожу и говорю. Она изменилась в лице. Постояла середь горницы и пошла прямо к Матильде Яковлевне. Та сидела, чай в своей горнице пила около столика. Удивилась очень приходу раннему и пытливо глядит. Тихо подошла к ней барышня и тихо села около нее на скамеечке, как прежде садилась ее рассказы слушать, и сама так глядела она на Матильду Яковлевну, словно и корилась ей, и просила, и ласкалась. У Матильды Яковлевны глазки сверкнули - обрадовалась, только радость свою скрыла и едва глянула на барышню. Стала ей выговаривать и попрекать; барышня все белей да белей становится и молчит. Замолчала и Матильда Яковлевна сердито. Пыталась барышня с ней заговорить и такие тихие да ласковые ей слова говорила. Матильда Яковлевна все-таки ей надменно отвечала и грубо так.
Приехали гости, за Матильдой
