Рассказы из русского народного быта - Марко Вовчок

Рядом с детской была Арины Ивановны горница, а подле горницы маленький чуланчик - темный, узенький, словно ящик,- там я спала. Как вспомню, какие там на меня страхи находили! То представится мне, что кто-то к моему уху наклоняется - шепчет, то в потемках мне чьи-то глаза сверкнут, то, чудится, что-то щелкает. Завернусь с головой в старенькое жалованное одеяльце, лежу, чуть дышу. И вспомнится мне вдруг, как меня матушка на руки брала, как меня голубила - больно сердчишко забьется, зальюсь слезами горючими. И долго, и горько плачу, пока уж из сил выбьюсь, засну. И приснится мне матушка, я к ней прижимаюсь крепко, я хочу ей все рассказать, да пожаловаться, да приласкаться, а тут меня толкают, будят, сон прогнали,- и уж как я, бывало, эти сны отлетевшие оплакиваю, словно живых людей!

Арина Ивановна с первого взгляда меня невзлюбила, а еще пуще гнала за то, что барышня меня жалела, что, бывало, меня и шагу от себя не отпустит, а на Арину Ивановну: «Идите, идите, Арина Ивановна, мне вас не надобно; я буду с Игрушечкой». За то Арина Ивановна, где ни попадет, там меня и пристукнет. «Вот,- твердит,- не было печали! Ах, бесенок ты этакий!» Сначала уж очень она обижала меня, так что и барышня жаловалась барыне, и барыня сама Арину Ивановну усовещивала.

- Была у Зиночки козочка дикая,- говорила,- был попугай у Зиночки, как вы за ними ухаживали, помните, Арина Ивановна? Что ж вам бедная эта Игрушечка сделала? За что вы ее так гоните?

- Не гоню я ее, сударыня, а только мне вот обидно, что хамку со мной равняют. Я хоть бедная вдова, да я родовая дворянка.

- Ах, милая Арина Ивановна! Кто ж вас с нею равняет? Вы понимаете, это Зиночкина забава. Вы для Зиночки это сделайте, не обижайте Игрушечку.

- Да бог с нею! - ответила Арина Ивановна.- Служила я всегда вам, кажется, и верой и правдой, да вот, сударыня, чего дослужилась! Мне заказ девчонку поучить! Для вас же, сударыня, я ее учила; не угодно вам - как изволите!

Мало мне полегчало после этого разговору. Реже, исподтишка, да больнее стала меня Арина Ивановна донимать. И за все стала ко мне придираться. Пройду ли мимо: «Иди-ка сюда, любимочка! - кивает на меня гневно,- иди-ка. Ты это на радостях, что у меня голова болит, бурею-то носишься?»

Говорю ей: «Барышня меня послала, за делом иду» - «Вот тебе барышня! Вот тебе!» Чашка ли, тарелка ли разобьется на другом конце дома - я отвечаю. «Твоих рук, говорит, не минуло!»

Хоть перед нею плачь, хоть божись, она не послушает; чаще молчишь, бывало. Да она и сама, верно, знала, что напраслину взводит. Раз она меня пилатила, пилатила, да уж и сама мне говорит: «Ах ты, бессчастная! И на что ты на белый свет народилась?»

III

Одним вечером сидели мы с барышней в детской, играли на ковре, а Арина Ивановна в своей комнате шила, и слышу, входит к ней кто-то; Сашин голос узнаю (девушка была горничная, Саша).

- Арина Ивановна! - говорит. Опять тростинский мужик пришел, просит, чтоб к Игрушечке его допустили.

- Как ты смеешь мне глупые его слова мужицкие переносить! Сказала я уж раз ему, чтоб убирался! Он у меня дождется радости, дождется! - грозит.

- Да уж очень он просит, Арина Ивановна,- говорит Саша.- Игрушечкиной матери обещался, просила-то как она, сказывает; слезами обливалася: «Сам ты посмотри на нее да хоть расскажи мне, какая она стала!»

Я сижу, так и обмираю.

- Вот еще выдумки глупые! - ответила Арина Ивановна еще сердитей.- Чего ты-то лезешь? Игрушечка с барышней играет, барышню мне, что ли, для вас раздразнить?

- На часочек, Арина Ивановна,- он только отдаст Игрушечке гостинец, что мать прислала, да глянет на нее.

- Что еще за гостинцы там? Принеси-ка сюда, я сама ей отдам.

Горько я тогда зарыдала. Барышня встревожилась, бросилась ко мне,- она, играючи, не прислушивалась.

- Что, Игрушечка, что такое? - добивается.

Арина Ивановна вскочила в детскую.

- Что такое?

- Игрушечка, скажи! - пристает барышня.

- Прислала мне матушка гостинец,- жалуюсь,- не отдают…

- Да что вы ее, глупую, слушаете? - закипела Арина Ивановна.- Вот я ей задам матушкиного гостинца, чтобы барышню не тревожила! Сейчас у меня перестань, негодница! Нишкни!

А сама ко мне…

- Не смейте ее трогать! - крикнула барышня.- Какой гостинец ей прислали? Где гостинец? Сейчас ей отдайте! Сейчас сюда принесите!

А из двери бородатое лицо чье-то выглянуло. Арина Ивановна коршуном кинулась:

- Как смеешь! Куда?

И двери захлопывает.

- Да как же, матушка,- ответил ей кто-то из-за двери протяжным голосом,- дал слово: держись! Пускай сами господа рассудят.

Барышня оттолкнула Арину Ивановну и настежь дверь распахнула. Вижу, стоит мужичок в сером армяке с шапкой в руках; лицо худое такое, борода длинная, смирный да добрый был с виду.

- У тебя гостинец Игрушечкин? - спрашивает барышня.- Иди сюда да отдай ей.

Мужичок барышне низко поклонился вошедши, поглядел на всех и на меня потом показал:

- Видно, Груша? Поди-ка, Груша, сюда,- говорит мне,- поди, я по головке поглажу.

И погладил меня по головке. Арина Ивановна только глядела да думала, что б ей тут сделать; барышня словно дивилась да губки кусала…

- Мать кланяется,- говорит мне мужичок,- помнишь мать-то еще? Ну, не плачь. И гостинчик мать прислала.

Вынул из-за пазухи мешочек и дал мне, а я тот мешочек крепко ухватила.

- Что ж от тебя матери-то сказать, а? - спрашивает мужичок.

А я только плачу.

Арина Ивановна в дверях стала:

- Что ж,- говорит,- скоро? Ты приказчику нужен, иди.

- Ну, прощай, Груша! - сказал мужичок.- Не плачь, мать еще гостинчика пришлет.

- Я к ней хочу… к матушке хочу! - рыдаючи я ему вымолвила.

- Ну, хорошо, хорошо, и к ней пустят, только вот не плачь!

- Царица какая проявилась! - загремела Арина Ивановна,- еще поблажку ей давать!