Повна академічна збірка творів - Григорій Савич Сковорода
Он много говорил, но мальчик ничего не мог понять. Омоча отцовскую руку слезами и принимая книжку, прилагал ее, будто отца, к сердцу своєму; а отец, радуясь как сыновнему усердію, так и разлученію своєму от тѣла, уснул в вѣчности, оставив на смертном лицѣ образ радости, живый слѣд ублаженныя миром души своєя.
Добрый сын, малую сію книжечку часто читая, почти наизус ее знал. В ней написано было, что лютѣйшій и страшнѣйшій урод, именем Сфинкс, во время жизни отца его всѣх всгрѣчающихся ему, кто бы он ни был, мучил и умергцвлял людей. Лице его было дѣвичье, а прочее все льву приличное. Вся вина убивства состояла в том, что не могли рѣшить предлагаемой сим чудовищем задачи, или загадки, закрывающей понятіе о человѣкѣ. Кто бы ни попался, вдруг задача сія: поутру четвероножный! во полдень двуножный, в вечеру треножный, скажи мнѣ, какой звѣрь...215 Наконец написано, что Эдип загадку рѣшил, урод изчез, а возсіяла во дни его радосгь и мир216. Всю сію опись держал он в сердцѣ своем217.
Пришол мудрецов сын в возрасг, усилилися страсти, а свѣтское дружество помогло ему развратиться. "Сфинкс - какое дурачесгво, -говорили ему, - пустая небыль! Суевѣріе!.." Да и сам он уже имѣл не дѣтской разум, он понимал, что сих звѣрей ни в Америкѣ, ни в самой Африкѣ, ни в островах Японских натура не раждает, а в Европѣ их не бывало. Ни одна натуральная исгорія об них не упоминает, все уже изрядно понимал, чтоб быть прозорливым нетопырем. Нетопырю острый взор в ночи, а бездѣлнику во злѣ. Безпутная жизнь совсѣм лишила его сердечной веселости. Тогда первый засѣв юродивой о уродѣ исторіи в сердцѣ его согнил, так как гніет старое пшеничное зерно, на нивѣ погребенное.
В ЗО лѣт начал входить в себя и узнавать. "Какое бѣдсгвіе! - говорил он сам с собою. - Я совсѣм перемѣнился. Гдѣ дѣвалась радосгь моя? Я мальчиком был весел, все у меня есгь с излишком, одного недостает веселія. Есгь и веселіе и таковым меня почитают, но внѣшнее, а внутрь сам чувсгвую развалины основанія его, боюсь и сумнѣваюсь. Одно то твердо знаю, что я бѣден. Что ж мнѣ пользы в добром о мнѣ людском мнѣніи? Вот точной плод презрѣннаго мною завѣта и совѣта отческаго! Прибыль моя двоит во мнѣ жажду, а мой услажденія сгоричным кончаются огорченіем. Сфинкс... Чудное дѣло...
Конечно, тут тайна какая-то... Мой отец был мудр и человѣколюбив, не лгал и в шутку и не был к сему фоден; нельзя, чтоб он меня хотѣл обмануть. Конечно, все то правда. А чуть ли я уже не попался звѣрю тому; мучит меня что-то, но не понимаю, и пособить нельзя. Одно только чудо, что мучусь ТІЛІ, чего не вйжу, и от того, кого не знаю... Негцасгное заблужденіе! Мучительная тьма! Ты-то поражаєш в самую точку меня, в самую душу мою, опрокинув, как вихрь, хижину, как буря, кедр. Безразсудный міре! прельгцающій и прелыцаемый! Яд совѣтов твоих есгь то сѣмя смерти сердечныя, а твоя сласгь есгь то лю ті,піні її звѣрь; она неразумных всгрѣчает лицем дѣвичьим, но когти ея - когти львовы, убивающіе душу, и убивства ея каждый вѣк и каждая сграна исполнена". Продолжать не хочу. Начал прозябать из ложной исгоріи новый и всеполезный дух. Добрый сын при восходягцей внутрь себе предводительсгвуюгцей зарѣ, помалу-малу узнав себе, со временем здѣлался наслѣдником высокаго отеческаго мира, возгнѣздившись на храмѣ нетлѣнной исгины, как почитатель родителей зміененависгный бусел218, исполнив как отцовское, так и пророчесгво, сокрываемое тайнообразным голубом, средѣ морских волн на камени сгоягцем, с сею подписью: "На твердости ПОЧИВАЮ"219.
Что нужнѣе, как мир душевный? Библія нам от предков наших завѣтом оставлена, да и сама она есгь завѣт, запечатлѣвшая внутрь себе мир Божій, как огражденный рай увеселеніе, как заключенный кивот сокровигце, как перлова мать, драгоцѣннѣшее перло внутрь соблюдаюгцая. Но несмысленная наглосгь наша, по углам дом сей оцѣняюгцая220, презирает и знать не игцет. Очень нам смѣшным кажется сотвореніе міра, отдых послѣ трудов Божій, раскаяніе и яросгь его, вылѣпленіе из глины Адама, вдуновеніе жизненнаго духа, изгнаніе из Рая, пьянсгво Лотово, родящая Сарра, всемірный потоп, сголпотвореніе, пѣшешесгвіе чрез море, чин жертвоприношенія, лабиринт гражданских законов, шествіе в какую-то новую землю, сгранныя войны и побѣды, чудное межеваніе и прочая, и проч[ая].
Возможно ль, чтоб Енох с Іліею залетѣли будто в небо221? Сносно ли натурѣ, чтоб осгановил Навин солнце222? Чтоб возвратился Іордан223, чтоб плавало желѣзо224? Чтоб дѣва по рождествѣ осталась? Чтоб человѣк воскрес? Кой судія на радугѣ225? Кая огненная рѣка? Кая челюсгь адская? Вѣрь сему, грубая древность; наш вѣк - просвѣщенный226.
Нимало сему не удивляюсь. Они приступают к наслѣдію сему без вкусу и без зубов, жуют одну немудреную и горькую Корку. Есгли бы к сему источнику принесли с собою соль и посолили его с Елисеем227, вдруг бы сей напиток преобразйлся в вино, веселящее сердце228. Сій воды до дне сего229 суть тѣ же елисейскія, как только Елисей посвятил их Господним глаголом, Божію слову тот час перестали быть смертоносными и вредными, стали сладкими и цѣлительными душам.
Есгли кто узнал себе и задружил, естли может сказать: "бысгь глагол Господень ко мнѣ"230, "вѣм человѣка"231, может и теперь посѣщать сія же воды. Сіи-то источники осгавляются в наслѣдіе от отца Ісааку: "Паки ископа
Ісаак кладязи водныя, яже ископаша раби Авраама отца его". Гл[ава] 26232. Возлѣ сего исгочника раб Авраамов находит для Исаака супругу Ревекку233.
Толкует обрученіе сіє Осіа: "Обручу тя себѣ во вѣк и обручу тя себѣ в правдѣ и в судѣ, и в милосги, и в щедротах: и обручу тя себѣ в вѣрѣ, и увѣси Господа"234. Послушайте, вот раб сына Авраамля: "Обручих вас оному мужу дѣву чисту представити Хрисгови"235.
Испытайте писанія236: разумѣй, очищайте, ройте, копайте, смотри, как роет Исаак: "Отшед же оттуду, ископа кладязь другій. И не пряхуся о том, и прозва имя ему пространсгво, глаголя: яко нынѣ распросграни Господь нам"237. Развѣ не слышим призывающаго
