Молодість Мазепи - Старицький Михайло

"Почему он назвал Марианну "нашей"?", — мелькнула у него в голове досадная мысль, но остановиться над нею он не имел времени, так как его прервало громкое восклицание полковника.

— Так садитесь же, панове товарыство, да вот послушайте, что с собою атаман наш привез!

Все уселись за стол. День был постный, а потому и все кушанья на столе состояли из постных блюд, но это не мешало им быть чрезвычайно вкусными.

Во время "сниданка" полковник передал Мазепе все новости, привезенные Нечуй-Витром, а именно, что к Дорошенко присоединялось еще несколько сел и местечек, — он перечислил их Мазепе, — что поговаривают о передаче Дорошенко и Киевского полка, и что калмыки, которые состояли на службе у Бруховецкого, узнавши о мире с Польшей, ушли к себе.

Между собеседниками завязался горячий разговор. Андрей, которого полковник познакомил уже с целью поездки Мазепы, одобрял его план, но сомневался в том, что Бруховецкий присоединится к нему. Марианна горячо возражала ему. Во время разговора Мазепа поймал на себе несколько раз пытливый взгляд Нечуй-Витра, следивший то за ним, то за Марианной.

— Ну, а когда же ты думаешь в путь? — обратился к Мазепе полковник.

— Думал сегодня; вот отдам только вам деньги, да порох, да универсалы.

— Э, нет, ты останься хоть до завтра, я послал гонцов по сторонам, сегодня съедутся некоторые важнейшие из наших "мальконтентов", добре было бы, чтоб они тебя увидали и от тебя самого услыхали бы Дорошенковы слова.

— Так-то оно так, да ведь и торопиться надо: орда прибудет к Покрову, — замялся Мазепа.

— Нагонишь время в дороге, да и коням твоим надо отдохнуть, я смотрел их — совсем пристали, слишком скоро гонишь. Много ли от Чигирина сюда, а можно подумать, что изъездил всю степь.

При этом невольном намеке полковника Мазепа почувствовал некоторое смущение, краска невольно выступила ему на лицо, но из этого неловкого положения его вывела Марианна.

— Прошу тебя, казаче, останься на сегодня, — прибавила она.

— Ваша воля, — ответил Мазепа, наклоняя голову.

Так как времени оставалось еще много, то Марианна предложила всем заняться пробой коней, или стрельбой из "сагайдакив". Мазепа с удовольствием согласился на это предложение. Андрей молча поднялся с места.

— Ты ж, Андрей, с нами? — повернулась к нему девушка.

— Надо поехать, осмотреть подъезды, — ответил уклончиво казак.

Брови Марианны нахмурились.

— Успеешь, — произнесла она отрывисто, и в голосе ее послышалась повелительная нотка, — теперь пойдем с нами.

— Как хочешь.

Казак взял шапку и молча присоединился к Марианне и, Мазепе.

Что-то тайное, недосказанное почудилось Мазепе в словах казака и в тоне ответа Марианны. Отчего он не хотел идти? Почему на него рассердилась Марианна? Если она рассердилась, значит, предлог его был вымышлен — то следовательно он не желал быть вместе с ним, Мазепой. Но почему же? Чувствует ли он к нему какую-нибудь неприязнь, или не доверяет ему? — подумал про себя Мазепа, выходя вслед за Марианной и Андреем на замковый двор.

Андрей принес великолепные турецкие сагайдаки и стрелы и все занялись стрельбой в цель, один из замковых казаков подбрасывал вверх яблоко, а состязующиеся должны были, попадать в него.

Мазепа стрелял как-то рассеянно, да и кроме того в искусстве метать стрелы он не был так силен, как в уменьи владеть саблей, так что Марианна и Андрей далеко опередили его.

Особенно отличалась меткостью выстрела Марианна.

На вопрос Мазепы, каким образом научилась она так великолепно стрелять, Марианна ответила Мазепе, указывая на Андрея:

— Батько и он научили меня.

Вскоре между молодыми людьми завязался опять живой разговор. Андрей оживился и оказался весьма остроумным и интересным собеседником. Мазепа узнал, что он окончил Киевскую академию, казаковал на Запорожье, затем был сотником в Переяславском полку, но когда полковника Гострого сбросил с полковничества Бруховецкий, тогда и он удалился сюда.

— Видишь ли, он вырос у нас, батько его принял за родного сына, — пояснила Марианна.

Красивое, открытое лицо молодого казака, его добрые голубые глаза и простая, прямая речь произвели на Мазепу чрезвычайно приятное впечатление, так что ему показалось вскоре, что кажущееся недоброжелательное отношение к нему казака было только плодом его фантазии.

Время прошло незаметно.

К полдню прибыли созванные Гострым "мальконтенты". Хотя они все были одеты, как крестьяне, но опытный взгляд Мазепы тотчас же различил значных казаков и даже двух-трех священников. Мазепа раздал всем универсалы, вручил полковнику порох и червонцы, повторил всем слова об успехах переговоров Дорошенко с Турцией и Крымом и сообщил, что не позже половины октября гетман прибудет сюда, на левый берег, с тридцатитысячной ордой. О своем плане он умолчал пока.

Сообщение его вызвало живейший восторг среди слушателей. Мазепе пришлось еще раз убедиться в возрастающей повсюду любви к Дорошенко и ненависти к Бруховецкому.

После обеда приезжие с большими предосторожностями разъехались небольшими группами в разные стороны. Андрей отправился провести кой-кого с казаками до верной дороги. Полковник пошел отдохнуть, а Мазепа с Марианной остались одни в трапезном покое.

XLI

Наступили сумерки, но огня не зажигали; комнату освещал отблеск от пылавших в очаге дров. Марианна и Мазепа присели к огню.

— Но скажи мне, Мазепа, — обратилась к нему Марианна, — а если Бруховецкий не согласится на твою пропозицию, что тогда?

Мазепа принялся объяснять ей все планы Дорошенко.

— Если Бруховецкий откажется, тогда Дорошенко думает под защитой турецкого протектората добывать Левобережную Украину войной, но он, Мазепа, собственно, против такого плана. Конечно, турки сильные и дальние соседи, но под владычеством их не будет никогда мира; следует вспомнить только то, что сам закон их велит искоренять всех христиан. Если нельзя будет уже обойтись без всякой протекции, то надо искать еще какого-нибудь более дальнего протектората и, главное, интересы которого не сталкивались бы с нашими; татары ведь подданцы турок, а нам, например, надо прежде всего отбросить татар от берегов Черного моря и занять все приморские города. Украина стеснена отовсюду сильными государствами, ей надо укрепиться, а для того, чтоб укрепиться, надо занять весь морской берег. Та сторона только и сильна, и богата, которая стоит близко к морю, для нее открыты все Дороги. Вот, например, ангелейцы, земля их гораздо меньше нашей, а как они укрепились, как обогатились, — куда против них Польше и Москве. — Мазепа увлекался все больше и больше.

Да, отбросить татар... Украинцы все способны к морскому делу, запорожцы сами природные и отважные моряки; Украйна богата землями, лесами, реками; казацкие войска прославились своей отвагой по всему свету. Какое великое будущее могло бы ожидать отчизну! Прилучить к себе Молдавию, Валахию, заселить до самого Дона широкие степи, оградить себя крепостями, оттеснить турок, а дальше, дальше... Чего! только нельзя было бы достичь впереди!

И все это так возможно, так близко! Ведь вот освободились же, например, единой своей силой от гишпанцев голландцы и засновали свое "власне панство", а ведь у них не было таких казацких полков, какие есть у нас! Только бы укрепиться Украйне, только бы водворить внутри себя строгий и крепкий порядок, а тогда уже никто из соседей не согнул бы ее.

Мазепа говорил с жаром, увлекаясь сам картиной грандиозного будущего. Марианна слушала его с увлечением; она с интересом расспрашивала его о том, как живут, как управляются другие народы, расспрашивала его и о его жизни, но о себе говорила мало и неохотно. Мазепа только и узнал, что во время избиения всех женщин в Трилисах она, будучи еще совсем малым ребенком, тоже находилась там и спаслась каким-то чудом, так как мать запрятала ее в погреб, и с тех пор отец, боясь оставить ее, брал с собою во все походы.

За время их разговора Андрей входил несколько раз в светлицу — то он искал забытую шапку, то обращался с каким-нибудь вопросом к Марианне. Увлеченный своей беседой, Мазепа не обращал на него внимания.

До позднего вечера проговорили они так с Марианной.

Прощаясь с ним после вечери, Марианна сказала ему:

— Вернись, я буду ждать тебя.

Мазепа уснул, еще более очарованный загадочной девушкой.

Проснулся он рано утром и сейчас же велел собираться к отъезду. За ранним сниданком полковник повторил ему снова предостережения насчет Бруховецкого, посоветовал остановиться у Варавки, верного им лавника, и сообщил, что его проведут до опушки Марианна и Андрей и укажут дорогу.

Мазепа поблагодарил всех за гостеприимство и, попрощавшись, вышел в сопровождении хозяев на замковый двор.

Весь отряд его уже был готов к отъезду. Отдохнувшие люди и лошади глядели бодро. Мазепа еще раз поклонился полковнику и вскочил на подведенного ему коня. Марианна и Андрей отправились провожать их до опушки бора.

Несколько раз Мазепа начинал разговор, но он как-то обрывался.

Марианна отвечала сухо и отрывисто, то она уносилась вперед на своем турецком скакуне, то заставляла его перепрыгивать через рвы и обрывы, то снова возвращалась назад. Мазепа любовался ее смелой ездой и стройной статной фигурой. Андрей был тоже как-то сосредоточен и неразговорчив.

Так, в молчании, доехали они до опушки леса: здесь Марианна и Андрей распрощались с Мазепой.

— Береги себя! — произнесла отрывисто Марианна и, круто повернув коня, скрылась в лесу. Андрей последовал за нею.

Задумчивый, озадаченный всеми этими быстро набежавшими событиями, продолжал Мазепа свой путь. Уже и зубчатая стена леса, окружавшего замок полковника, скрылась за горизонтом, когда его вывел из задумчивости голос подъехавшего Лободы.

— Что случилось? — обернулся к нему Мазепа.

— Да вот забыл было совсем, при выезде какой-то казак сунул мне в руку эту "цыдулку" и сказал, чтоб я ее твоей милости в дороге отдал.

Мазепа взял из его рук свернутый листочек бумаги и с изумлением развернул его.

На записке стояло всего несколько слов:

"Прошу пана на гонор казацкий не возвращаться сюда".

Подписи не было.

Приехавши в Гадяч, Мазепа без особого труда разыскал лавника Варавку. Когда добрый седой старичок прочел письмо Гострого и узнал, что Мазепа едет от Дорошенко, то радости его не было границ.