Оповідання та нариси - Свидницький А. П.

в эксплуатировании крестьян, то часто выходили и ссоры, несколько раз едва не кончившиеся потасовкой. Даже не далее как перед последним шабашем произошла схватка среди села из-за курицы. Один схватил несчастную за ноги, другой за голову, и грызлись между собою, пока не задавили; тогда бросили, и один отправился в одну сторону, другой в другую.

- Кто же заплатит? - спросила женщина, продававшая курицу.

- Он! - крикнул крамарь, указывая па Мошка.

- Он! - крикнул Мошко и указал па крамаря.

- Если бы ты не вмешался, я купил бы! - продолжал кричать крамарь, остановившись.

- Я купил бы, если бы ты не вмешался! - кричал в свою очередь Мошко, тоже остановившись.

- Та добре ж, добре,- начала женщина,- а все ж таки, хто мені заплатить?

- Он,- указал Мошко на крамаря и быстро пошел к корчме.

- Он,- указал крамарь на Мошка и также быстро и пошел домой.

Такие и подобные сцены происходили довольно часто. Однако это не мешало ни тому, ни другому плутовать и наживаться, а, напротив, даже пособляло, маскируя и случае надобности стачку. И в день уговора с Гуляем Мошко отправился именно к крамарю. Не прошло и четверти часа от прихода гостя, как оба - гость и хозяин - выбежали из хаты и подняли гвалт на все село. Из-за чего они ссорились, и никто не знал, потому что никто не понимал по-еврейски; но очень многие слыхали, как они обзывали друг друга мошенником, шахраем и другими подобными словами, которые употребляются евреями почему-то без перевода. Выбежала крамарька с дрянной ленточкой в руках и, крича во все горло, поплевала ее и потоптала ногами. Мошко взбеленился и бросился на крамарьку, крамарь стал перед ним, поднявши кулак. Тот остановился и тоже поднял кулак. Вот-вот бросятся один на другого. Однако они не трогались с места, а начали плевать друг на дружку издали. Наплевавшись до истощения слюны, крамарь сел на завалине и задумался, а Мошко отправился к себе и улыбался, идучи, щелкал пальцами и чмокал языком. Едва он вошел в корчму, как крамарь оделся и с большим узлом свіжого краму пошел к священнику. Догнавши толпу крестьян, бывших свидетелями ссоры, он сказал: «Він (разумея Мошка) думає, що я так і подарую!.. Ні!.. Не на такого напав!.. Я йому покажу, «по чому в Тростянці гребінці!».

- А покажи! - сказали крестьяне,- покажи!

- А думаете, не покажу? Ось поназдивитесь...

У Марчинского в то время было душ двадцать нешеретованой шляхты. Кто ружье чистил, кто трубил, кто прицеливался; собаки визжали, лаяли - на завтра готовилась большая охота в лесу. А сверх того настоящий день решал пари Марчинского с приказчиком. И шляхтичи, бывшие свидетелями залога, должны были сегодня решить, кто выиграл. Приказчик давно уже видел свой проигрыш, но утешал себя мыслью, что благородного шляхтича не захотят же унизить до того, чтобы он поцеловал хлопа в руку. Однако он ошибся. Марчинский оказался настойчивым, остальные приняли его же сторону и заранее объявили, чтоб и проигравший и не думал отказываться от своего слова. Нашлись, однако, и сторонники приказчика. Правда, и они стояли за то, что должно держать слово, однако не желали так жестоко унизить шляхтича и посоветовали ему до вечера скрыться где-нибудь, а потом бежать.

- Пешком и без денег? - возразил приказчик.

- Мы приведем тебе лошадь, куда скажешь, и сделаем складчину. Ты же поезжай себе с богом на неделю, на две, а потом воротишься. Тогда мы скажем, что прошел срок, и тем все кончится.

Приказчик послушался и после обеда или, лучше, после полудня скрылся, оставивши батюшке записку, в которой уведомлял о своем побеге, бранил крестьян и просил сберечь оставляемые вещи, обещая приехать за ними в свое время. По прочтении ее, одни называли беглеца трусом, низким; другие, напротив, видели в его поступке доказательство благородства: благородный шляхтич, говорили эти, согласился лучше быть лгуном, нежели унизить гонор свой. Обе стороны оказались неуступчивыми, начался спор и, по всей вероятности, продолжался бы очень долго, если бы не помешал приход крамаря.

- Что же ты принес? - спросил его Марчинский.

- Все, что угодно,- ответил крамарь.

- Табак есть? - спросил один шляхтич.

- Табак? - сказал крамарь, как бы недоумевая, есть ли у него табак,- табак? Табаку нет.

- А трубки есть?

- Трубки? И того нет.

- Что же есть?

- Все есть. Nici dobże, рlótno szwabskie. 94

- Спряжки, подтяжки, ляк,- продолжал один из и шляхты, подделываясь под еврейский выговор.

- Сире кроччя, білу глину, мотузочки,- говорил другой.

- Нащо з мене глузувати? - начал крамарь. - Я собі бідний жидок, не такий, як Мошко-плут. О, Мошко!.. Мошко шельмець!.. Він думає, що я нічого не знаю, а я все знаю. О, я знаю все! От і сьогодні найняв мужиків, щоб йому копу вівса вкрали на церковнім поле. Я дуже добре знаю. От якби засіли!.. А він, ей-богу, найняв і своїх коней дасть. От якби хвости поврізувати! Нехай би знав, як мужиків підкупувати та посилати красти.

- Ша! - сказал Марчинский,- никому больше ни слова. Я знаю, что сделаю. Кто из вас, господа, согласится поехать и подкараулить? - обратился он к шляхтичам,- человек пять, я думаю, будет?

- Ехать нельзя,- заметил кто-то,- а надо пойти да и еще тайком.

- Действительно, это лучше,- решили все, и несколько душ взяли на себя отправиться к овсу и обрезать хвосты Мошковым лошадям, самих же воров, если удастся поймать, привести в село.

- Отдадим «на громадський суд»,- говорил Марчинский: - Когда поводят по селу с снопом на шее, то будут помнить, как воровать. Кому-нибудь, однако, следует наблюдать за корчмою. Может быть, крамарь и соврал.

- Ей-богу, нет! - клялся крамарь,- я сам при том был.

- Кого же именно он договорил?

- Я не знаю. Я сидел в другой комнате, а он себе в другой договаривал - а кого, я не видел.

- Да все равно,- заметила шляхта,- поймаем, тогда узнаем.

Марчинский дал крамарю чарку водки, тот выпил и отправился, думая себе: