Оповідання та нариси - Свидницький А. П.

- Око? - спросили Андрея, когда он догнал товарищей.

Андрей передал все.

- Разве мы будем ночевать в ярине?

- Отчего бы и нет? - спросил Андрей.- Водка есть на закуску разживемся; и какой отличный ночлег устроим за упокой души нашего панотця!

- Добре кажеш! - воскликнули парубки, и, после краткого совещания, Андрей с некоторыми другими отправился в село роздобувати, чего недоставало, а остальные отправились на ланок. Ночь была тиха, перед домом священника продолжал гореть костер, и тихо развевалась едва заметная в полутьме черная хоругвь. Белый крест, вышитый на ней, виднелся как будто на воздухе. Андрею надо было ехать возле этого двора - и совесть заговорила; парень остановился. Ему страшно стало: «Бог покарает». Но уж зашел он слишком далеко в своем предприятии, возвращаться было поздно. Да и к чему бы это послужило? Лошади все равно уже на лавке давно. Притом же товарищи осмеют.

- Ет! - порешил парень.- Було не вмирати, коли хотів хліб зібрати! Тепер він не твій; а того, хто збере його.

Так думал Андрей, однако не имел смелости поехать улицею, а побрел водою поза огороды. Всполошенные гуси, утки с криком убегали на став, оставляя берег, на котором думали переночевать, собаки подняли лай; Андрей начал трусить как следует. В каждом пеньке он видел покойного священника и только у ворот своего двора заметил, что ноги потерпли. Мать Андрея еще не спала, когда он приехал. В хате было слишком жарко, а в сенях хотя и прохладно при растворенных дверях, как и на дворе, однако и здесь сон не брал. «Якого-то бог дасть нам панотця!» - думала она и своими воспоминаниями забралась далеко-далеко в молодость, когда теперешний покойник едва начинал седеть, а она только венчалась. Ее Остап теперь уже почти старик, а тогда был еще статным парубком, немногим старше теперешнего их Андрийка. А Андрийко и явился, едва только мать вспомнила о нем.

- Що там, синку? - спросила она, испугавшись.

- Дайте мені гуску або порося.

Андрей знал, что ему не откажут, и смело просил.

- А нащо тобі? - спросила мать.

- Парубки роблять складчину на ночлег, і я хочу пристати до гурту.

- Гріх, сивку! Батюшка на лаві.

- Ми, мамо, за його душу.

«Молодому молодое в голове; пусть бог простит»,- подумала мать и спросила: - Одного гуся будет довольно?

- Если дадите двух, то не откажусь, а за трех поблагодарил бы.

- Три багацько. Да и на другой раз понадобится; а двух не пожалею, если вас много.

- Много, мама, много! - воскликнул Андрей,- и косточки поедим.

- Так пойдем же поймаем,- сказала добрая мать.

Гуси преспокойно спали, и не было никакой трудности переловить хоть бы и всех их, надо было только немного осторожности, чтоб не разбудить. И Андрей, спустя несколько минут, скакал на поле уже с парою оскубленных и выпотрошенных гусаков, с узелком соли и с ложкою в кармане. Теперь он ехал уже улицею, и как только поравнялся с домом священника, петух захлопал крыльями и запел. Парень вздрогнул, и кровь прилила к сердцу. Он вспомнил отречение Петра, 89 но не «шед, плакася горько», а хватил лошадь поводом и помчался на ланок.

Не так легко пришлось товарищам Андрея, которые возвратились с ним в село и которых родители не баловали своих детей. Эти в самом деле должны были роздобуваты, т. е., говоря просто, должны были красть, если не у собственных родителей, то у кого удастся, разумеется с помощью дочки или наймички. Такие ночлеги в данное время случались довольно часто, особенно под осень, и на сопровождавшую их кражу курей, гусей, поросят, даже свиней смотрели как на шалость.

- Разве мы не таковы были в свое время? - рассуждали отцы и спокойно удовлетворяли обиженного. Жалобы, впрочем, случались очень редко, да и те большею частью кончались мировою за чаркою. Выигрывал, следовательно, все тот же арендарь.

- Придет пора, покаются,- рассуждали мирящиеся,- как покаялись и мы; а поки що нехай веселяться: «поти вживати світа, поки служать літа».

Много, много если виновный получал выговор. И такой порядок вещей не во всех местах вышел из употребления и в настоящее время. И это не по недостатку нравственности, а по простоте нравов. Впрочем, надо сказать, что теперь такие ночлеги бывают весьма редко, хотя это свидетельствует не более как о том, что парубки сделались вялыми, кислыми и предпочитают сон веселому препровождению времени даже днем. Но наш рассказ относится к тому отдаленному времени, от которого дожили до нас только немногие старики, тогда парубковавшие. Может быть, который-либо из них принимал участие и в том ночлеге, для которого Андрей получил гусаков. А жирные были гусаки! Парень несколько раз переменял руки, пока довез до места. Там уже горел большой костер и готовы были таганы. 90

- Піджар, щоб аж небо зашкварчало! - крикнул Андрей издали.

- От і Андрій! - весело откликнулись товарищи. - А остальные где?

- Не знаю,- ответил Андрей, слезая с лошади.- Аж жаль,- прибавил он, смотря, как не менее двадцати лошадей по брюхо ходят в овсе, срывая только верхушки.- Ей-богу, жаль! Що то значить! Хазяїн вмер, то й праця марно пропала!..- Сказавши это, хватил свою лошадь поводом по боку, и она поскакала в овес, путаясь и спотыкаясь, потом начала валяться.

Мало-помалу собрались все ночлежники, привезли посуду, пшена, сала - все, что надо было, и принялись кашу варить. Не станем смотреть, как они суетятся, не будем слушать, когда начнут петь, отвернемся, когда примутся за танцы. Не будем мешать парубкам; пусть их гуляют, а «женятся, переменятся».

До рассвета за корчмою стояла большая копна молодого сжатого овса, а по восходе солнца Мошко расстилал его для сушки, думая про себя: «Уф, какое сено будет!»

Ударили во все колокола, и погребальная процессия тронулась со двора священника к церкви. Мошко знал, для чего, звонят, и сердце дрогнуло, однако он продолжал расстилать овес, хотя руки