Дінка - Осєєва Валентина
Малайка здоровается со всеми за руку и усаживается на крыльце. Катя пробует отогнать от него Мышку и Динку, но они никак не отходят, и Малайка, загораживая девочек от тетки, просит:
– Не тронь, не тронь. Малайка скучал, ай шибко скучал Малая!.. Где мой барина Мара? Как поживаем? Все думал, воскресенье поедем, а хозяин не пустил Малайка. Ай, плохо было, плохо...
– Малайка, – грустно и ласково говорит Марина, – ты не забывай нас!
Воспоминания всегда оставляют в душе Марины глубокую грусть, а черные глаза Малайки, милая детская улыбка на его лице снова напоминают ей то счастливое время, когда она с Сашей жила на элеваторе. Так и кажется, что сейчас где-то рядом раздастся знакомый дорогой голос: "Смотри в оба, Малайка..." И Малайка ответит строго и серьезно: "Четырем глазом смотрим..."
– Ты не пропускай воскресенья, Малайка, – тоскливо повторяет Марина.
– Как можно забывать? Никогда не забываем. Хозяину говорим, не будешь пускать – убегать будем. Берем билеты, надеваем чистая рубашка. Пароход битками набитый, пассажира полно... Вот возьми гостинца, клади на зубы, кушай, – обращается он к детям, вынимая из кармана пакетик с изюмом и крепкие черные рожки. – Бери кушай, насыпай в руку!
Динка и Мышка грызут сладкие рожки, носятся с пакетиками, предлагая матери, Алине и Кате.
– Все кушайте, все! – с удовольствием глядя на них, угощает Малайка. Сегодня он принарядился в новый пиджак, надел ботинки со скрипом и расшитую красной и зеленой шерстью тюбетейку.
– Ну, как там теперь на элеваторе, Малайка? – спрашивает Марина: ей хочется что-нибудь услышать про знакомый дом, про беседку в саду, про широкий двор...
– Работаем, – кратко отвечает Малайка и машет рукой. – В доме не бываем, чужие люди. Малай один ходит.
– А беседка в саду совсем, верно, уже развалилась? – спрашивает опять Марина.
– Нету беседка. Хозяйка новый, кухарка такой сердитый, стопил беседка в плите.
Наступает короткое молчание.
– Один Малайка остался, – как-то недоуменно и грустно добавляет Малайка.
– А ты выходи замуж за Лину и живи у нас, – ласкаясь к нему, просит Динка.
Малайка гладит ее по голове и тяжело вздыхает:
– Не хочет Лина, она хочет русскому богу молиться.
Он лезет за пазуху и достает маленький сверток:
– Едем, берем немножко подарок Лине. Вот, барина Марина, давай сам. Малай боится.
Марина развертывает и свертывает обратно шелковый цветистый платочек.
– А ты не бойся, отдай сам. Лина покричит и перестанет, а сама рада будет, – ободряюще говорит Марина.
– Она тебя любит, Малаечка, тебя все любят, – уверяет Мышка.
– Мы не дадим тебя обидеть, – серьезно говорит Алина.
– Идем вместе, – решительно предлагает Катя. – Что ты боишься, на самом деле? Идем со мной!
Но Малайка упирается, робеет.
– Пускай еще сижу, – быстро говорит он, отодвигая Катину руку. – Тут вот Орало-мучень с Малаем. И Мышка, и Алина, и барина Мара... А как видим Лина, так сейчас беспокоимся, сердце прыг-скок, туда-сюда, языка нету, сильно пугаемся... – жалуется Малайка.
И так смешно видеть этого сильного, плечистого, круглоголового Малайку в таком смущении, что все начинают смеяться.
– Ну что ты, Малайка... Лина не такая уж страшная!
– Вот еще принцесса, подумаешь! – возмущается Катя.
– Гордый Лина... Очень гордый... Силком ее таскать замуж нельзя, – грустит Малайка.
– Ишь расселся... Какой гость неописуемый! – раздается вдруг голос Лины, и она сама неожиданно появляется перед крыльцом, позвякивая бусами на белой шее и ослепляя бедного Малайку пышным сатинетовым сарафаном.
Не смея взглянуть на ее чернобровое румяное лицо, Малайка жмурится, как от солнца.
– Здравствуй, Лина, – неуверенно говорит он, вставая и стаскивая со своей бритой головы тюбетейку. – Вот приехали, беспокоимся. Хотим смотреть, какой ты стал... Может, пересердился... – с улыбкой бормочет он, поднимая на Лину ласковые, умоляющие глаза.
– Ишь какой разлюбезный! "Может, пересердился"! А нет того, чтобы до кухни дойти, поздороваться? Сидит тута под прикрытием... Ладно, ладно, Малай Иваныч! – весело укоряет Лина.
Малайка топчется на месте, смущенно оправдывается и наконец, решившись, протягивает ей свой сверток.
– Бери, пожалуйста, бери! – с неожиданной горячностью восклицает он. – Носи на здоровье, пожалуйста!
– Не обижай его! – торопится предупредить Марина.
– Лина, не обижай! – волнуется Мышка.
– Мы не позволим обижать Малайку, – строго говорит Алина. Динка, упирается головой в Линин бок, сердито толкает ее.
– Лина, не ломайся! – кричит Катя. – Как тебе не стыдно мучить человека?
– Да чего вы шумите-то? Я ему еще и одного слова не сказала... – разворачивая сверток, говорит Лина. Яркий шелк блестит и переливается в ее руках.
– Носи на здоровье, – просит Малайка.
– Да здоровья у меня и без твоего платка хватит, не об этом речь, – нежно и задумчиво отвечает Лина, любуясь шелком. – Только что ж ты мне подарки возишь, Малай Иванович... – мягко и выразительно начинает она. – Что я – жена тебе аль невеста? Али уж глаза у меня такие завидущие, что я на чужое добро польщусь? За что про что подарки мне дарить? – постепенно расходится Лина, глядя на Малайку с уничтожающей насмешкой. – Кто ж это я тебе, по твоему разумению, Малай Иваныч?
– Ну, пошел-поехал! – машет руками Малайка и, оборачиваясь к Марине, отчаянным взглядом призывает ее на помощь.
– Что у тебя, сердца нет, Лина? Я просто удивляюсь тебе! – возмущается Марина.
– Лина, бери платок сейчас же! – топает ногой Динка. – Сейчас же бери! Я делаюсь больной!
– Сичас, сичас... Как же, так и схватила! Да не родился еще тот поп, который татарина с русской девкой обвенчает! И церкву ту еще не построили, где ихняя свадьба стрясется! – гневно кричит Лина, и, сверкнув яркими цветами, платок падает Малайке на грудь. – Не невеста я тебе, бери свой подарок назад, Малай Иваныч! – низко кланяясь, говорит Лина.
– Вот невежа! – сердится Катя. – Хотя бы из вежливости взяла!
– А вежливость эта мне ни к чему, я не барского роду-племени, душой кривить не могу, – вздыхает Лина и, взглянув на убитого горем Малайку, неожиданно ласково говорит: – Пойдемте, Малай Иваныч, на кухню, я вас чайком попою, пирогами угощу. Спрячьте ваш платок и пойдемте.
Малайка поднимает с земли бумагу, аккуратно заворачивает свой платок и покорно следует за Линой.
– Он же может выкреститься, наконец! – с досадой говорит Катя. – Что это за ерунда такая?!
– Конечно, он может выкреститься. Но это не ерунда, а драма... Ведь Лина любит его. Вот что делают с людьми религиозные предрассудки, – грустно отвечает Марина.
А на кухне идет веселое угощение. Малайка что-то рассказывает, Лина хохочет. И провожать его она выходит в новом шелковом платочке.
Глава 39
"Слети к нам, тихий вечер..."
Мягкий свет лампы падает на ступеньки, детям пора спать, но никому не хочется уходить. В обступающей со всех сторон черноте вечера освещенное крыльцо кажется маленьким светлым островком. Катя набрасывает на плечи Марины платок и сама усаживается на верхней ступеньке. Лина, проводив Малайку, тоже устраивается подле девочек. Говорить никому не хочется, воспоминания нарушены...
– "Слети к нам, тихий вечер..." – запевает Марина.
Девочки присоединяются к матери; голос Мышки, серебристый и фальшивый, неуместно взлетает вверх, Лина, подперев рукой щеку, мастерски ведет втору. Катя тоже не может остаться молчаливой: свежий, сильный голос ее сразу укрепляет маленький хор.
"Тебе поем мы песню, вечерняя заря..." – тихо повторяются слова, похожие на вечернюю молитву.
– "Слети к нам, тихий вечер..." – просят взрослые и дети. И никто из них не знает, что этот тихий вечер – последний счастливый вечер на маленькой даче.
Не знает Динка, что завтра она уже не увидит на заборе знакомого елочного флажка; не знает Алина, в какую страшную ночь придется ей выполнять тайное и важное поручение Кости; не знает Мышка, сколько горьких слез прольет она о тех, кого любит...
Не знает Лина, как тяжко испытывает своих верующих пресвятая Богородица; не знает Катя, что не там ищет она свою судьбу, где найдет; и не знает мать, наслаждаясь тихим материнским покоем, что не уберечь ей от горя неокрепшие сердца ее детей и никуда не уйти ей самой от тяжких испытаний...
– "Слети к нам, тихий вечер..." – поют на крыльце, и вечер слетает. А за вечером идет ночь.
Часть II
Глава 1
Полынь-трава
На уроке Никич показывает Динке блестящие угольники и какой-то мудреный певучий замок для ее сундука.
– Вот, сделаем все в лучшем виде! – торжествующе говорит он и, сдвинув на нос очки, внимательно смотрит на девочку. – А ты что как вареная репа нынче? Вроде и не радуешься ничему? – с обидой спрашивает Никич.
– Я сержусь, – быстрым шепотом отвечает ему Динка и показывает глазами на сестер.
Старик машет рукой и отходит к девочкам. Ему обидно. Динка так торопила его с этим сундуком, что большую половину работы сделал он сам, а теперь, когда осталось только приладить крышку, девчонка вдруг остыла, и даже замок со звоном ее не радует. Вон они какие, девчонки! Ни к чему у них нет устойчивого интереса...
Никич не знает, что как-то в разговоре, похвалившись Леньке своим подарком, Динка вдруг услышала обидный смех:
"Куда он мне? Что я, старая бабка, что ли? Деньги копить в нем буду? Нашла что подарить! Мне котелок солдатский да мешок за плечи – вот и все!" – весело заявил Ленька.
"Ну и будешь как нищий!" – огрызнулась Динка.
"Нищим не буду. За чужим куском руку не протяну, не бойся. Что заработаю, то и съем, – хрустнув пальцами, твердо ответил Ленька. – А сундук свой кому другому подари, он мне ни к чему!"
Динка решила подарить его Лине, но работать с тех пор ей совсем расхотелось. А сегодня ее мучили и другие мысли. Обычно после сидения с мамой на крылечке девочки делались очень ласковыми и уступчивыми. Вчера Алина даже поцеловала своих сестренок на ночь, а Динка и Мышка, не зная, чем отплатить за эту ласку, наперерыв предлагали ей свои услуги: одна тащила тазик с водой, другая держала полотенце, пока Алина не отослала их спать со строгим замечанием:
– Я не барыня, и подавать мне ничего не надо. Папа терпеть не мог неженок...
Сестры сразу присмирели и, стараясь никому больше не надоедать своими услугами, отправились спать, излив всю оставшуюся нежность друг на друга.
