Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

Когда уже собираются вешать, мальчик бросается вниз и с криком: "не надо! не дам!" обнимает колени девушки. Конечно, замешательство, испуг, гнев, отец оттаскивает сына и тащит его на прежнее место, сын умоляет отца остановить казнь, но, ничего не добившись, бросает ему ругательство: хулиган, селедка, за что его бьют.

ЇҐГ**£ЙУ АГ £~^~СХУЬУ. —^ІО Л^У-Л* —

Перша сторінка автографа листа М. М. Коцюбинського до О. І. Аплаксіної від 9.1—1912 р.

Едут обратно домой. Отец мрачен, подавлен, думает о неприятностях по службе, о возможности увольнения сына из гимназии и все же чувствует вину перед сыном. А мальчик всхлипывает и думает отцу отомстить: "постой, будешь ты знать, когда я тебе повешусь".

Конечно, это грубая схема, а ты все же напиши мне, удачно ли я выбрал ее. Я так расписался о своем рассказе, что занял весь листик. Но, пожалуй, это самое важное в моей жизни здесь; больше всего впечатлений за столом. Два дня я не гулял из-за зубов, да и сыро, все время дожди, грозы, но тепло. Еще не было холодов, надеюсь и не будет уже. Остров попрежнему цветет, никакой разницы с тех пор, как я приехал. Только новые цветы зацвели: канны, резеда, хризантемы (в цветниках, конечно), да лимоны начинают обильно цвести. На обед всегда подают зелень, молодую фасоль, горошек, салат, цветную и обыкновенную капусту — словом, как летом. Даже скучно, что не увижу настоящей зимы, снега. А все это я охотно отдал бы вместе с островом за одно, единственное, пятиминутное свидание с тобой, за один поцелуй твой. Не надоело ли тебе, что я тебя люблю так долго? Я хотел бы, чтобы ты меня вечно целовала, оттого и пишу в письмах "поцелуй". Будь здopoвa^ любимая моя, сердце мое Шурочка, люблю и целую тебя и обнимаю.

Пиши, не забывай твоего.

281.

14.Ї 1912. [Капрі].

Дорогая детка! Прежде всего, чтобы не раздражать и не сердить тебя, сообщаю: чувствую себя хорошо, не кашляю, зубы не болят. Это все верно. Довольна ли ты? За то ты меня огорчаешь. Зачем ты волнуешься и раздражаешься? Не надо, моя милая, ведь ты так никогда не поправишься, не пополнеешь, а ведь я хочу встретить тебя здоровой, бодрой, спокойной. Как это мне не грустно, раньше весны не приеду. Если будет хорошая погода в Чернигове на пасху, постараюсь приехать в конце марта, если же нет — то не раньше начала апреля. Словом — до нашего свидания еще так далеко, что я с ужасом думаю, как я выдержу такую мучительную разлуку. Ты, кажется, меньше страдаешь, чем я, и это меня утешает — а я в часы наших свиданий ежедневно испытываю

такое чувство, как мотылек, которому пришла пора вылететь

из куколки, а он не может прогрызть отверстие.

На днях собирается сюда Якубович119 — а мне так тяжело,

что вот же может приехать посторонний, чужой человек, —

а самый близкий не решится на это. Не упрекаю, а только

отмечаю, что мне грустно без тебя, дорогая, что я страдаю

от твоего отсутствия.

Нет, лучше молчать, не надо расстраивать ни тебя, ни

себя. Потерпим. Обещай мне только, что при первой встрече ты меня поцелуешь так горячо, как никогда раньше. Должен же я иметь хоть какое-нибудь вознаграждение.

Со времени моего последнего письма никаких перемен не произошло. Вот разве в погоде: уже три дня идут дожди, но такие теплые, летние, что все благоухает после дождя, а от земли подымаются испарения и текут реки, совсем как летом. Если солнце блеснет — становится весело, радостно на душе. На днях я видел цветущую яблоню—и это было очень приятно. Жаль только, что не увижу снега в этом году, как-то странно совсем потерять зиму. За эти три дня мало гулял, дожди мешали. Сижу в комнате и пишу (впечатления от острова) или читаю. Весь стол и все полки завалены книгами — все интересные новинки. Не помню, писал ли я тебе, что один из своих написанных здесь рассказов я послал в "Раду" (обещал, ничего не поделаешь 120). У вас в бюро получается "Рада", значит ты прочтешь его, напечатают в январе, вероятно. Напиши мне свои впечатления от рассказа, хотя наперед приготовлен к тому, что будешь меня ругать, т. к. вещь незначительна и сделана неудачно.

Из дому пишут мне, что все здоровы. Не знаю, успокаивают ли только меня или в самом деле Бее благополучно. А ты пиши о себе больше, любимая моя, у меня только и

радости, что твои письма. Целую крепко, а люблю еще крепче.

Твой.

282.

20.1 912. [Капрь] , " " 1Г1 ,

Дорогой мои Шурок!

Ты недовольна, что долго не получаешь моих писем, а

я не раз беспокоюсь, не имея известий от тебе. Мне кажется,

что я чаще пишу тебе. Не ленись, моя голубка: я всегда жду

твоих писем, как праздника. Они так милы, что при чтении

их я всегда вижу твои глаза, мои любимые черточки около губ — и мысленно целую их.

Ты ждешь — не дождешься, когда я напишу, что здорОЕье мое в хорошем состоянии. А я уже писал об этом и еще раз пишу: теперь мне хорошо, не болею, перестал кашлять. Довольна ли, голубка? Конечно, на основании здоровья ,:дамык нисколько не повлияли, хотя они не только не отстали, но как будто возбуждены моим равнодушием. Ничего против них не имею, очень они приятный народ, только мне некогда любезничать с ними — мне и без них не хватает 24 часов в сутки. Надо писать, надо много читать, занимаюсь переводами с итальянского, изучаю язык, гуляю (непременно в одиночестве, т. к. тогда обдумываю свои работы). Не говорю уже о корреспонденции и о литературных беседах и вечерах, о которых уже писал тебе.

Как видишь — занятий по горло, едва хватает времени на сон и на еду. В добавление ко всему приедет Якубович и предъявит на меня свои права черниговца. Надо будет ходить с ним и знакомить с островом.

Последнее твое письмо обрадовало меня: ты поправилась, пополнела. Как это приятно мне. Если можешь — постарайся еще пополнеть — мне нравится, когда ты полнеешь. Не скучай только, сердце мое, ведь скоро увидимся. Постараюсь приехать на пасху или в самом начале апреля. Раньше трудно собраться. После привычки к теплу попасть в холодный климат было бы очень уж вредно, я наверное простудился б сейчас и мы, все равно, не могли б видеться. Почему ты, Шурочка, так мало задаешь мне вопросов? Я всегда боюсь, что в письмах пропускаю интересное для тебя только потому, что мне оно кажется обычным, что я уже привык. Пожалуйста, не стесняйся ставить мне всякие вопросы, охотно и добросовестно буду на них отвечать.

Погода, в общем, сносная. Сегодня только большой ве-

тер и начинает покрапывать дождь. Цветет миндаль. Сейчас

пойду на почту, сам отнесу это письмо. Конечно, я не желаю,

чтобы ты при свидании устраивала мне сцены (скажу по

секрету — я их не люблю) и потому буду писать возможно

чаще и подробнее, ты только спрашивай о том, чем инте-

ресуешься. ( ) Много, много и сильно целую

мою любимую, мою единственную, добрую, несравненную Шурочку.

25.1 912. [Капрі.]

Дорогой мой Шурочек! Твой № 14 шел очень долго, я его получил только сегодня. Получил и поцеловал, так я стосковался по твоему письму. Не нарекай, голубка, что я пишу реже, чем в прошлые годы. Видишь ли, раньше, уезжая заграницу, я не имел никакого дела, не читал даже. Весь день, все время предназначалось для отдыха и для писем. Теперь иное. Я работаю, читаю, меня отвлекают люди, т. к. живу не в отеле, а в семейном доме. Поверишь ли, часто у меня не хватает времени для самого необходимого. А все же мне кажется, что я не так уж редко пишу. Интересно, сколько я написал тебе писем за все время (с ноября) нашей разлуки до 25 января. Посчитай (если только хранишь их у себя) и сообщи мне. Твоих было 14. Мне кажется, что моих больше. Но, право, не в этом дело. Дело в том, что я тебя люблю, думаю о тебе, живу тобой, голубка. Вот что важно. Ты, надеюсь, простишь мне, если я иногда не аккуратен в переписке.

В одном месте последнего письма ты меня огорчила. Тебе что-то надо купить, а ты скрываешь от меня из-за каких-то денежных расчетов. Не надо этого, Шурок. Если не хочешь, чтобы я остался обиженным, напиши мне, что тебе купить. Ведь все равно я буду покупать что-нибудь для тебя — это неизбежно и ты должна будешь примириться с этим. Так не лучше ли облегчит мне задачу? Напиши, голубка, и то непременно, в ближайшем письме, иначе мне очень будет неприя'внр.^к

Чувствую себя, моя детка, довольно хорошо, не болею, но рвусь к тебе. Соскучился страшно. Мне кажется, что когда я увижу тебя, то съем, задушу или что-нибудь в этом роде. Живу очень однообразно. Такое горе, написал рассказ, а он мне не понравился и я должен был наново его написать121. Сегодня оканчиваю. Теперь перерыв на 2—3 дня и опять за работу, но что буду писать—еще и сам не знаю. У нас начинается весна, все оживает, погода переменная, как в мартег то дожди, то ветер, то солнце и жара.

Хочу опять побродить по острову, может быть солнце сделает новый посев в моем сердце, а я потом у себя в кабинете соберу жатву. Если что выйдет, напишу тебе о своих планах. Что ты теперь читаешь, чем увлекаешься? Я хотел бы знать о тебе все. Мне не надобны черниговские новости, я хочу знать о тебе, что ты думаешь, чем живешь. Пиши. А теперь давай твои лапки. Чувствуешь ли поцелуй? Нет? Быть может, это потому, что я разучился уже целоваться и тебе придется учить меня этому искусству. Ну, целую, как умею, и люблю горячо.

Твой.

284.

4.ІІ912. [Капрі.]

Дорогой Шурок, я уже начинаю беспокоиться, не получая от тебя так долго известий. Последнее твое письмо (№ 15) было помечено 21 янв. и с тех пор ни словечка. Может быть, сегодня получу что-нибудь. Здорова ли ты, не случилось ли чего-нибудь? Я всегда живу в страхе и беспокойстве, все ли хорошо, не приключилось ли тебе какой беды.

В последние дни я был очень занят. Дело в том, что в Москве с февраля, кажется, начинает издаваться большой русский журнал "Заветы"122 и редакция его взяла у меня рассказ, который теперь печатается в "Літ[ературно]-Науко-[вому] Вістн[ику]". Переводить послали в Лондон123, откуда я получил на днях первую половину рассказа. Но рассказ для перевода чрезвычайно труден, благодаря сильному местному колориту (гуцульскому). Мне пришлось много поработать над ним. Только сегодня отослал рукопись в Москву. А тут еще мне мешали.

Пришлось мне побывать и на свадьбе. Женился наш садовник и пригласил.