Дінка - Осєєва Валентина
Достигнув речонки, Динка сбрасывала платье и бросалась с головой в заросшую лесной зеленью и желтыми кувшинками воду...
Проголодавшись, Динка бежала домой. Алина и Мышка, поздоровевшие на воздухе, загорелые и веселые, варили на летней печурке, сложенной наспех из кирпича и глины, зеленый борщ...
Никто не упрекал Динку, что она где-то бегает, и Динка вволю наслаждалась своей свободой.
– Ну что ты там еще интересного видела? – спрашивал дедушка Никич, сидя в тени ветвистого дуба в кресле-качалке.
– Некогда, дедушка Никич, некогда! Потом расскажу!
У Динки было еще одно сокровище – это кривая на один глаз лошадь Прима. Дядя Лека купил ее у соседнего помещика вместе со старой бричкой. Прима каждый день утром отвозила на станцию маму и вечером встречала ее. На козлах сидел Ефим Бессмертный, единственный сосед новых хуторян. В полуверсте от Арсеньевых стояла наспех сколоченная хатка, в которой жил Ефим со своей молодой женой Марьяной. Как только Арсеньевы переехали в свое новое жилье, при первом же дожде оказалось, что крыша течет, двери перекосились, окна не открываются. Нужно было что-то делать. Ефим пришел сам и предложил свои услуги. Руки у Ефима были золотые. Высокий, кудрявый, с голубыми серьезными глазами, он сразу располагал к себе. Динка быстро подружилась с ним.
– Знаешь, мама, Ефим очень круглый сирота. У него ничего нет – ни лошади, ни коровы... За него и Марьяну не хотели отдавать, но Ефим отработал пану два лета за клочок земли, построил хатку и женился на Марьяне! Я уже была у них в гостях! Мамочка, пусть Марьяна помажет нам хату, она очень хорошо умеет мазать.
Арсеньевы познакомились и с Марьяной. Синеглазая, стройная, как тополек, Марьяна в вышитой украинской рубашке, с бусами на шее, казалось, только что сошла со сцены украинского театра... Ефим и Марьяна сразу расположили к себе Арсеньевых и стали их лучшими советчиками и помощниками. Под руководством Марьяны девочки вскопали землю под огород, посадили всякую зелень. Оставался последний месяц каникул... Леня с Васей жили в городе, Марина часто забегала к ним со службы.
Увлеченная своей новой вольной жизнью, Динка как будто совсем забыла о Лене.
– Как это как? – удивлялась Мышка. – Даже Алине и то как-то не хватает Лени, про себя я уже не говорю, я и без Васи скучаю, а Динка даже и не думает ни о ком.
– Ну и, пожалуйста, не напоминайте ей... У Лени последние считаные дни перед экзаменами! Не дай бог, Динка запросится сейчас в город!
Но Динка не просилась. У нее было много дела. С утра, когда Прима возвращалась со станции, Динка купала ее в пруду, чистила щеткой и вела на луг пастись. Все выпрошенные у матери деньги она тратила теперь на овес для своей любимицы, таскала ей со стола куски хлеба, и благодарная Прима, отличая от всех свою маленькую хозяйку, встречала ее радостным ржанием...
И еще было у Динки одно интересное, завязавшееся на хуторе знакомство. Это те дорогие "людыны", без которых даже в богатых лесах, среди несметных сокровищ земли Динка не мыслила своей жизни.
Глава 27
Дорогие людыны!
Впервые дни Динка не испытывала одиночества, но однажды, остановившись на лугу среди густой травы и колыхающихся от ветерка ромашек, она вдруг остро почувствовала, что ей чего-то недостает.
Оглянувшись во все стороны, она попробовала громко и призывно крикнуть:
– Эй, эй! Где вы?
"Где вы... где вы..." – прокатилось за лугом и затихло без ответа.
– Ау!.. Ау!.. – еще раз крикнула Динка, и снова ей ответило только эхо. Тогда она побежала к Ефиму.
– Ефим, здесь есть где-нибудь такие людыны, как я? Такие дети, Ефим?
– Чого-чого, – усмехнулся Ефим, – а детей хватает!
– А где же они? Почему я никого не вижу?
– Ну, дак они, конечно, по деревням больше да в экономии пана! А чего ж вы их не видите, когда они вон в кустах сидят, выглядают... Любопытные, как мухи. Я их и вчера видел, и сегодня, как шел к вам, – улыбнулся Ефим.
– В кустах? А где это? – беспомощно оглядываясь, спросила Динка.
– Ну, может, сегодня нету, так завтра будут... У них же свой интерес к городским людям.
Динка стала приглядываться к кустам и деревьям. Как-то утром за тремя березками мелькнул белый платочек.
"Идут, идут!"
Но они не шли, а стояли. Мальчик и девочка. Девочка смущенно натягивала рукава вышитой рубашки и, склонив набок голову, смотрела на Динку серьезными голубыми глазами; из-под длинной широкой юбки с фартуком виднелись утопавшие в траве маленькие босые ноги.
Мальчик стоял немного поодаль; штаны его, застегнутые на одну пуговицу на животе, доходили ему до щиколоток, на плечах, поверх рубашки из серого полотна, болтался чей-то старый пиджак.
Динка, боясь, что гости уйдут, бросилась к ним, протянула руки:
– Здравствуйте! Здравствуйте! Пришли наконец!
Она поймала прятавшуюся в рукаве загорелую руку девочки, похлопала по плечу мальчика.
– А я так ждала... Как вас зовут? – с интересом спросила она.
– Меня Федорка, а его Дмитро, – несмело ответила девочка.
Мальчик, щуря темные глаза, опасливо смотрел на хлопавшую его по плечу Динкину руку.
– Да вы не бойтесь! Меня зовут Динка!
– А я с того году пойду панских коров пасти, – ни с того ни с сего заявил вдруг басом Дмитро.
Федорка подняла свои тонкие бровки и дернула плечом:
– Не хвастай, бо это еще неизвестно! Павло сказал, если твоя матка принесет ему порося, то он возьмет тебя подпаском, а если нет, то кого другого пошлют.
– Нема у нас порося... – сердито сказал мальчик.
– А что это за порося такое? Почему этому Павло нужно порося? – заинтересовалась Динка.
Федорка потуже завязала концы платка, выплюнула изо рта травинку.
– Так Павло – это ж приказчик пана... Он задаром не возьмет... Еще и по шее даст!
– Ого! – возмутилась Динка. – По шее! Из-за какого-то порося! Его самого надо по шее!
– Ой, боже ж мой! Хиба ж так можно казать! – испугалась было Федорка, но, взглянув на Динку, закрылась концами платка и звонко расхохоталась.
Смех у нее был такой дробный и заразительный, что Динка тоже начала смеяться. Хмыкнул и Дмитро, а потом, расхрабрившись, снова совсем не к месту спросил:
– А чого-то вы этот хутор купили? Тут молния на пруду в дуб ударила. Она в другой раз может ударить, деды кажуть – тут место нехорошее, по всем ночам филин кричит...
– Ну и что же? Пускай кричит! Я люблю птиц, – беспечно сказала Динка.
– Э, ни! – махнула рукой Федорка. – Его погано людям слушать. Он может на каждого беду нагнать.
Она вдруг обернулась к Дмитро и начала шепотом убеждать его в чем-то, повторяя одну фразу:
– Все равно ж найдут! Лучше сам скажи!
Мальчик сердился, упрямился...
– Ну чего вы там шепчетесь! Говорите громко! Я никому не скажу, если это тайна! – вмешалась Динка.
Федорка толкнула локтем Дмитро:
– Ну говори! Вот какой упрямый... Барышня никому не скажет!
– Я не барышня, я Динка! Ну говори твою тайну, Дмитро, – нетерпеливо перебила Динка.
Дмитро покусал губы и, глядя исподлобья на Динку, нехотя сказал:
– У вас под крыльцом я обрез спрятал... Если стрельнет, то может и насмерть прибить...
– Обрез? А что это такое? Ружье? – живо заинтересовалась Динка.
– То не настоящее ружье, оно обрезано, чтобы, значит, покороче было... – объяснила Федорка.
– А где же ты взял его? – ахнула Динка.
– У нас как батько помер, так мы с маткой полезли в подполье и нашли! А матка испугалась да и велела закинуть в пруд, а мне жалко стало, я его и подложил под ваше крыльцо... Тут никто не жил, – хмуро рассказал Дмитро.
– К нам, под крыльцо? Так ведь Ефим будет чинить это крыльцо и найдет! Что же ты сразу не сказал? Надо сегодня же перепрятать его в другое место! – загорелась Динка. – Мы вот как сделаем...
Динка обняла своих новых приятелей за плечи и что-то зашептала...
– Дак он заряженный, в нем и пуля есть... – прерывая ее, шептал Дмитро.
– Ой, боже мой... – испуганно вздыхала Федорка.
– Ничего, ничего... Я осторожно... – уверяла Динка. – Только приходите вечером, как стемнеет.
Весь день Динка беспокойно прохаживалась около крыльца и, еле дождавшись вечера, побежала к трем березам.
– Идем, – шепотом сказала она Дмитро. – Я уже нашла место... Мы спрячем его в дупле старого дуба... Пойдем, Федорка!
– Э, ни! Я боюсь... – усаживаясь в траву и натягивая на коленки платье, замотала головой Федорка. – Я тут обожду... Бо воно как стрельнет, так и живой не останешься.
– Ну, нехай сидит. – Дмитро, задевая за ветки своим длинным пиджаком, пошел за Динкой.
В хате уже горели свечи; Мышка и Алина стелили постели, ждали со станции мать.
– Скорей, скорей! – торопила Динка. – Сейчас Ефим вернется со станции, он поехал за мамой...
Дмитро, сбросив пиджак, полез под крыльцо. В темноте были видны только босые пятки...
– Нашел? – нетерпеливо спрашивала Динка, поглядывая с опаской на дверь, из которой каждую минуту могли выйти сестры.
Дмитро молча шарил под крыльцом; потом наконец вылез, держа в руке что-то тяжелое. Динка увидела приклад и дуло настоящего ружья... Такое ружье, только много длиннее, она видела у дяди Леки, когда он собирался на охоту.
– Пошли! – сказал Дмитро.
Под старым дубом, в который ударила когда-то молния, оба остановились.
Огромный, широкий дуб выгорел и обуглился изнутри. Несмотря на это, толстые сучья его зеленели ветками, и наверху виднелось узкое, глубокое дупло.
Дмитро ловко вскарабкался на дерево и, положив в дупло свой обрез, благополучно спустился вниз.
– Пусть там и лежит, – сказала Динка. – А потом, когда я на следующий год приеду, мы решим, что с ним делать.
Федорка одобрила это решение. Все трое еще немного пошептались и, решив завтра обязательно свидеться, разошлись.
Глава 28
"Святая криничка"[2]
Хуторские знакомые внесли в Динкину жизнь новые впечатления. У Федорки было много дел по дому. Отец ее служил сторожем в экономии пана, мать работала птичницей. Кроме Федорки, в семье были еще младшие дети. Федорка вместе со старой бабкой нянчилась с ними, поэтому у нее только в воскресенье выдавалось свободное время побегать с Динкой, но, несмотря на это, девочки уже побывали в казенном лесу, побывали и в соседних селах... Дмитро приходил чаще; его интересовало, что делается на хуторе. Усевшись в кустах, он часами смотрел, как Ефим чинит крышу и строит терраску.
– Вот как бы не взяли мы под крыльцом обрез, то ваш Ефим нашел бы его, – говорил Дмитро.
Вечерами то он, то Динка лазали на дуб проверять, лежит ли в дупле обрез.
– Лежит, – шепотом говорила, прыгая на землю, Динка.
– Лежит, – передавал Федорке Дмитро.
– Ну и пусть лежит, – с облегчением говорила Федорка. – Стрельнет, так в дуб...
Она очень боялась обреза.