Дінка - Осєєва Валентина

Ну, что тебе стоит!

– Ну хорошо! Мы уже с тобой говорили... Я разрешаю тебе гулять по Владимирской до сквера и по Кузнечной на бульваре. И все! Все! Все, Дина!

Мать решительно вышла из комнаты, но Динка побежала за ней:

– Мамочка, а по Бибиковскому бульвару... Там же самое интересное, там памятник...

– Ну, Дина, – натягивая пальто и наскоро припудривая перед зеркалом нос, говорила Марина. – Если ты начнешь обходить все памятники...

– Да не все, а только на Бибиковском...

– Ну хорошо... Только не вздумай самовольно расширять зону своих прогулок, – торопливо спускаясь с лестницы, сказала Марина.

– Нет, нет, мамочка, я не вздумаю... А что это такое – зона? – перегнувшись с площадки лестницы, спросила Динка.

– Некогда, некогда... Потом объясню, – махнула рукой Марина.

Дверь хлопнула. Динка, подскакивая на одной ножке, побежала одеваться. Настроение у нее было светлое, праздничное. Еще бы! Наверно, в первый раз в жизни она шла гулять не тайком, не украдкой, а с полного разрешения мамы. Динка присела перед комодом и, переворошив нижний ящик, вытащила платья сестер. Ей хотелось надеть что-нибудь посолиднее и подлиннее. Мышка была выше ростом, но она все еще носила платья до колен, поэтому Динка вырядилась в голубенькое, с оборочками платье Алины. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась очень довольна. Платье доходило ей почти до щиколоток, а пышные оборки расширяли его книзу, как колокол... На самом дне ящика Динка обнаружила старенький, расшитый стеклярусом ридикюльчик. Это была одна из тех никому не нужных вещей, которые почему-то никогда не теряются и преданно следуют за хозяевами, куда бы они ни переехали.

– Ого! Ридикюльчик! – обрадовалась Динка и, примерив его на руку, прошлась по комнате. – Я буду ходить всюду медленно, как самая приличная девочка в Киеве!

Выйдя в столовую, Динка увидела, что грязная посуда все еще стоит на столе.

– Ой! Я забыла вымыть... Маруся! – крикнула она в кухню. – Маруся! Мама просила вас убрать со стола и вымыть посуду, – важно сказала Динка и, повесив на руку немного ниже локтя свой ридикюль, медленно прошла мимо остолбеневшей Маруси.

– А то що така за мадама? Куды-то ты вырядилась людям на смех, га? А ну я покличу сюды Леню! Стой, стой! Ось я скажу матери, що ты мени языка показуешь! Задержись, кажу!

Но Динка, размахивая своим ридикюльчиком и держа за резинку красную шляпку, поспешно съехала по перилам и, захлопнув за собой входную дверь, выбежала на улицу.

– Вот так зона! – торжествующе повторила она про себя непонятное, но понравившееся ей слово. – Пошла зона на все четыре стороны!

Глава 19

Держи вора!

Динка гуляла. Она шла по Бибиковскому бульвару медленно и важно. Из-под красной фетровой шляпки, с черной резинкой под самым подбородком, сползали на плечи две толстые неповоротливые коски с вьющимися концами; слишком длинное платье путалось в коленках, и Динка придерживала его сбоку, как важная дама свой длинный шлейф...

На правой руке ее, поблескивая потускневшим от времени стеклярусом, покачивался на ходу черный ридикюльчик.

Над головой Динки, весело перепархивая с ветки на ветку, неустанно чирикали птицы. Казалось, что провожают ее на прогулку все одни и те же птицы; а может, они передавали другим:

"Пойте, чирикайте, вот идет Динка!"

Весеннее солнце с головы до ног окутывало блаженным теплом. Динка шла и улыбалась. Ей хотелось с кем-нибудь остановиться, поздороваться, сказать людям какие-нибудь хорошие слова... Но она ничего не могла придумать, кроме обычного:

– Скажите, пожалуйста, который час?

Да еще ее смутила Маруся. Во всем, что касалось украинской мовы, Динка слепо доверяла Марусе. Один раз на Динкин вопрос, как надо вежливо обратиться на улице к незнакомой женщине, можно ли назвать ее "мадам", потому что Динка слышала, что именно так говорят в Киеве, Маруся неожиданно возмутилась:

– Що то за мадама? У нас по-украински нема ниякой мадамы! То одни босяки дают таки прозвища, а самостоятельна людына может даже и обидеться за "мадаму".

– А людына – это женщина? – выпытывала Динка.

– И женщина и мужчина – все равно называется людына.

Учтя эти уроки и желая быть очень вежливой, Динка спрашивала:

– Скажите, пожалуйста, людына, который час? – "Людына", оглядев Динку быстрым и внимательным взглядом, проходила мимо; иногда, пожав плечами, вынимала часы, говорила время и, усмехнувшись, спрашивала:

– Откуда ты приехала?

Сейчас Динка не спрашивала время; ее внимание привлекло какое-то оживление, царившее в самом низу Бибиковского бульвара. Аллея шла вниз, и перед глазами внезапно открылась большая площадь, запруженная народом.

"Базар!" – догадалась Динка и, забыв просьбу матери не расширять зону своих прогулок, взволнованно шагнула в толпу. Теперь, если бы даже Динка и вспомнила предостережение матери и захотела вернуться, это было бы совсем не просто – толпа подхватила ее, как подхватывает широкий, бурный ручей маленькую щепку, и понесла-понесла неизвестно куда по течению... Но Динка не испугалась; ей на каждом шагу представлялись всякие интересные зрелища – тут показывали какие-то картинки, там продавали сибирскую кошку с зелеными глазами, какой-то человек с ящиком закрывал черной материей желающих посмотреть в окошечко, и там эти "желающие" громко хохотали, а человек опять приглашал: кто желающий – плати пять копеек.

У Динки не было пяти копеек, и она с сожалением прошла мимо. Дальше начинались ряды дощатых длинных столов: торговки в серых фартуках продавали горячий борщ, тут же, на рушниках, лежали куски розового сала и хлеб.

Динке не хотелось есть, но она остановилась около стола и с жалостью смотрела, как бедно одетые люди, заплатив деньги, стоя едят из миски свою порцию, а вокруг них собираются нищие и, отталкивая друг друга, ждут, что человек что-то не доест и поделится остатками борща, коркой хлеба...

Динка смотрела на синие, худые лица, на грязную рвань, сквозь которую видно было тело, на длинные, как плети, руки, жадно хватающие подачку...

Прижавшись к краю стола, Динка с мольбой взглядывала на толстую, румяную торговку, перед которой на жаровне стоял целый чугун горячего борща с мясом.

У Динки не было денег... А торговка, заметив ее умоляющий взгляд, холодно сказала:

– Всех не накормишь! А их тут, как собак нерезаных! Идите себе, барышня. Не хочете кушать, так отойдите от стола.

Динка отошла и вдруг увидела мальчика. Присев под столом, он шарил по земле руками, выбирая картофельную шелуху. Мальчику было лет десять... Динка нагнулась, тронула его за плечо. Он сердито стряхнул ее руку и поднял голову... У него были зеленые раскосые глаза, худое скуластое лицо и сбившиеся клочьями, давно не стриженные волосы. Из-под волос оттопыривались большие, бледные уши, на одном из них, около самой мочки, была глубокая ранка, покрытая струпьями и засохшей кровью.

– Мальчик, мальчик... – дрожащим шепотом позвала Динка. – Пойдем к нам, я дам тебе хлеба с горчицей! Пойдем, пойдем... Мы сядем за стол, там хорошая еда... Я очень люблю хлеб с горчицей...

– Какая еще горчица?..

Мальчик секунду подумал и, потянув к себе Динкин ридикюльчик, хрипло спросил:

– Деньги есть?

– Нету... У меня ничего нет. Пойдем к нам домой...

– Дура! – грубо выругался вдруг мальчишка и, скорчив страшную рожу, показал Динке кулак. – Мотай отсюда! Дура! – Он прошипел какое-то ругательство и злым шепотом добавил: – Мотай, говорю! Ишь сытая морда! Горчица!..

Динка в испуге попятилась назад и, не оглядываясь, пошла от стола. Ей было и жалко, и обидно, и особенно потрясло ее то, что мальчишка назвал ее "сытой мордой"...

Динка машинально ощупала свои щеки, провела пальцем по губам. Ей показалось, что красные щеки ее раздались, а губы выпятились вперед, и все это действительно стало похоже на "сытую морду"... Да, наверно, очень похоже, если голодный мальчик так сразу возненавидел ее и показал кулак.

Динка шла несчастная, подавленная, с каждым шагом все больше и больше убеждаясь в том, что у нее не лицо, а какая-то большая "сытая морда", которая, конечно, противна каждому голодному человеку.

Динка шла не оглядываясь, и вдруг за спиной ее раздался визгливый крик, потом поднялся невообразимый шум, топот ног, все зашевелилось, забегало...

– Держи, держи!..

– Держи вора!..

– Вон он! Вон! Держи! Сало стащил!..

– Ой, держите его, люди добрые!..

Динка увидела разъяренную торговку с поднятым половником, какого-то краснорожего мужика с палкой и еще много бегущих людей со зверскими лицами.

– Бей его, бей!..

– Держи, держи!..

Под ноги Динке вдруг метнулось какое-то тряпье, на один короткий миг мелькнули раскосые глаза, рваное ухо...

Динка широко раскинула руки, бросилась на это дрожащее тряпье, закрыла его собой.

– Это не тот! Не тот! – отчаянно кричала она подбежавшим людям. – Это не тот! Я видела, видела! Это не тот!

Шляпка ее съехала на затылок, ридикюльчик упал, платье с оборками волочилось по пыли.

– Не троньте! Не смейте! Это не тот! Не тот! – обезумев от страха, кричала Динка.

– Я не тот! Не тот! – прячась под ее защиту и поднимая худые руки, ревел мальчишка.

– А ну, отойдите, барышня! Если не он, так его никто и не тронет. А ну говори, где мое сало? Где сало, гадина ты эдакая?

Торговка с силой дернула мальчишку за больное ухо. Он взвыл от боли и, ткнувшись лицом в Динкины ноги, что-то быстро сунул ей под оборки платья.

Динка в смятенье крепко зажала свой подол с куском краденого сала...

– Бьють... А сами не знают, за что бьють... – поднимаясь на ноги и сбрасывая с себя рваный пиджак, захныкал мальчишка. – Нате, смотрите, что у меня есть. Я ничего не брал... Не бойтеся, тетя...

Краснорожий мужик быстро ощупал пиджак, поглядел на рваные штаны и сползающую с плеч рубашку мальчика и, сплюнув, отошел в сторону.

– Одни воши, и тыи голодни... – махнув рукой, сказал он толпе.

– Ну вот... Барышня ж казалы...

– И було чого такой гвалт поднимать! – нехотя расходясь, ворчала толпа.

– Споймали якого-то босяка тай издеваются над ним!

– Эге! Издеваются! А кто ж мое сало увзял? – заложив руки в бока, зычно кричала торговка.

Динка, онемев от страха, молча сидела на земле, пряча под оборками торговкино сало.

– Вставайте, барышня! Все платьице свое спачкали из-за этого босяка! – сердобольно заметила какая-то женщина, подходя к Динке и помогая ей подняться.

– Нет-нет! Спасибо! Я сама! Я, кажется, ногу ушибла, – держась за свой подол, бормотала Динка.

– Ишь ты! Зашиб барышне ножку, а сам убег! – заохали женщины.

– Убег? – оживилась Динка и, прихрамывая, пошла к столам.