Дінка - Осєєва Валентина
Хочешь, я повезу тебя опять за цветами?
– Нет, – качает головой Динка. – Я не хочу... Ведь тогда это были первые цветы, а сейчас их много, и мне не надо.
Хохолок с сожалением смотрит ей вслед... В классе у него много товарищей, но дома он всегда один. И хотя эта девочка младше его на два года, он хотел бы дружить с ней. Но она уходит, не оглядываясь. Она очень скучная сегодня, эта нескучная девочка...
У крыльца Динка неожиданно замедляет шаг, оглядывается. Ей вдруг неудержимо хочется рассказать кому-то о том, что с ней произошло, освободиться от тяжелого, противного груза на сердце.
– Хохолок! – зовет Динка.
Мальчик одним прыжком достигает крыльца.
– У тебя длинный язык? – строго спрашивает Динка.
– Короткий.
– Значит, ты умеешь молчать?
Мальчик пожимает плечами и отвечает тихим, серьезным голосом, слегка заикаясь:
– Я луч-ше уме-ю молчать, чем го-ворить.
Динка нетерпеливо кивает головой и, схватив его за руку, отбегает к воротам. Там, жестикулируя и захлебываясь словами, она рассказывает ему про свое путешествие в лавру. Прижав руку к животу и глотая слюну, жалуется на то, как ей хотелось есть, как она уплетала за обе щеки горячий борщ и пирог и как черный монах с длинным лицом и желтыми космами бренчал перед ней железной кружкой... И как она еле-еле выбралась из-за стола. Но тут Хохолок, прижавшись спиной к воротам, вдруг съезжает на землю, беззвучно хохоча и дрыгая ногами. Динка на мгновение замолкает, но смех товарища, прорвавшись сквозь тяжелое ощущение стыда, вдруг словно освобождает ее душу; она видит себя, Динку, где-то со стороны, и непобедимый целительный смех возвращает ей радость этого дня.
– Я же вправду... думала... что задаром. Хорошо, что я у боженьки только один пирог съела... – заикаясь от смеха, добавляет она. – Я еще хотела кваску...
Глава 23
Емшан – пучок травы степной...
Давно остались позади тревожные дни экзаменов. Алина и Мышка благополучно перешли в следующие классы. Мышка со своими четверками спокойно перебралась в пятый класс, а Алина, с горящими щеками, растревоженная и разволнованная собственными успехами, с блеском заняла подобающее ей место в седьмом классе. Вася тоже сдал свои зачеты и перешел на второй курс. Один Леня оставался еще только учеником своего репетитора.
В семье Арсеньевых наступило затишье.
Марина с трудом сводила концы с концами, от мужа не было никаких известий, брат тоже молчал. Катя написала коротенькое письмецо и жаловалась, что ребенок внес раздор между нею и Костей.
"...Костя дрожит над сыном и требует, чтобы я уехала с ним к вам, потому что зима тут суровая, изба, в которой мы живем, промерзает насквозь, бревенчатые стены изнутри покрываются инеем. Купаем Женьку и пеленаем только на русской печке. И все же я не соглашаюсь уехать, здоровье Кости подорвано, он затоскует и погибнет один... Мы часто спорим, и это очень тяжело..."
Письмо Кати огорчило Марину, она перечитывала его и потихоньку от всех плакала. Чаще всего получались письма от Лины. После низких поклонов Лина сообщила, что Малай Иванович поступил на железную дорогу и мечтает выучиться на машиниста, а насчет Никича Лина в каждом письме повторяла одно и то же:
"...Не трогайте вы с места старика, за ним здесь хороший уход, а у вас ходить за ним некому, намучаетесь вы с ним..."
Письма Лины только подстегивали Арсеньевых.
– Ах, боже мой! Надо же скорей его брать, что это Лина выдумывает! – волновалась Марина.
Никичу давно уже были посланы письма, в которых Марина и дети настойчиво звали его к себе, но в последнее время Никич тоже молчал.
Все это очень угнетало Марину, она осунулась, побледнела и по вечерам, опустив на руку голову и помешивая ложечкой чай, грустно задумывалась.
– Я еще никогда не видела маму такой... – с тревогой говорила сестрам Мышка.
– А вы поменьше жалуйтесь, что вам жарко и душно, все равно мама ничем не может помочь! Особенно ты, Динка! – возмущенно говорила Алина.
– А что я? Разве я жалуюсь? Это Мышка вытянулась, как ниточка, и все время попадается маме на глаза со своими острыми лопатками! – сердито бурчала Динка.
Она не чувствовала себя виноватой потому, что после двух неудачных походов нашла в себе силу воли честно сказать матери:
– Мама! Передари мне что-нибудь другое, потому что я все время расширяюсь, у меня такая плохая зона, что один раз я даже расширилась на лавровые пироги...
Заодно Динка рассказала и про торговку на базаре. Мама слушала и смотрела на дочку такими грустными, утомленными глазами, что Динка бросилась к ней на шею с глубоким раскаянием.
– Мама, я больше никуда не уйду! Мама, ты из-за меня такая грустная, да, мама? Из-за меня?
– Нет, Диночка... Просто я думаю, как бы мне вас чаще отправлять за город? Может, хоть по воскресеньям будем ездить куда-нибудь!..
Хохолок, который теперь часто заходил к Арсеньевым, предлагал возить Динку за город на своем велосипеде, но Леня строго-настрого запретил это.
– Смотри, Андрей, не вздумай и правда брать ее, а то, если что случится, ты со мной век не рассчитаешься, – сурово предупредил он. – Жара, духота, а я как безрукий сижу, никуда не могу сестер свозить! – с отчаянием жаловался Леня своему репетитору.
– Ну-ну! Этим летом ты и безрукий и безногий, нам нельзя терять ни одного дня. Пусть ездят с Алиной.
Но поездка с Алиной была мучением для всех троих. Алина ежеминутно дергала сестер, боялась, что они потеряются, сядут не на тот поезд, и бог знает чего еще она боялась, только щеки у нее всю дорогу пылали, а испуганные голубые глаза так тревожно смотрели по сторонам, словно она вывезла своих сестер не на прогулку, а на передовые позиции под обстрел неприятеля. О поездке на Днепр не могло быть и речи, куда-нибудь в лес они тоже не попадали. Приехав на ближайшую станцию, Алина добиралась с сестрами до какой-нибудь рощи или до опушки леса и, разостлав на траве плед, усаживалась с книжкой, ежеминутно командуя:
– Дина, не бегай далеко! Дина, не заглядывай за чужой забор, это неприлично!
Мышка, жалея старшую сестру, ходила как тень за Динкой, и, промучившись до обеда, все трое с удовольствием возвращались домой. В конце концов они начали устраивать эти поездки не для себя, а только для мамы, чтобы она не беспокоилась.
– Мы так хорошо надышались, – хитрили все трое, возвращаясь.
Потом уже они окончательно отказались от всяких поездок, считая самой дальней своей прогулкой Ботанический сад.
Однажды вечером, когда Марина грустно наигрывала что-то на пианино, Мышка, прижавшись к ее плечу, тихо спросила:
– Мамочка... А что, если послать дяде Леке емшан?
– Нет, зачем же... Если он не едет и не пишет, значит, ему нельзя, а мы будем срывать его с места емшаном! – отвечала Марина.
Вася, сидя, как всегда, в своем кресле, прислушался.
– А что это такое – емшан, если не секрет? – с любопытством спросил он.
...Степной травы пучок сухой,
Он и сухой благоухает
И разом степи надо мной
Все обаянье воскрешает... —
с улыбкой продекламировала Марина.
– Мама, я расскажу Васе! Можно, я расскажу? – выскочила Динка и, не дожидаясь разрешения, начала сбивчиво рассказывать своими словами вперемежку с рифмованными строчками:
Когда в степях за станом стан
Бродили орды кочевые,
Был хан Отрок и хан Сырчан —
Два брата, батыри лихие...
И вот один раз, когда они пировали, – с жаром рассказывала Динка, – когда у них "велик полон был взят из Руси", на них вдруг, как буря, налетел русский князь Мономах и разбил их наголову! И вот тогда:
Сырчан в донских залег мелях,
Отрок в горах Кавказских скрылся!
...И шли года... Гулял в степях
Лишь буйный ветер на просторе!
Но вот скончался Мономах...
И плачет по нем Русь, а хан Сырчан зовет певца
и к брату шлет его с наказом!
Он там богат, он царь тех стран,
Владыка надо всем Кавказом!
Но ты скажи ему, чтоб бросил все, что умер враг.
Пусть он идет к себе на родину, в благоухающие степи!
Ему ты песен наших спой,
Когда ж на песнь не отзовется,
Свяжи в пучок емшан степной
И дай ему, и он вернется!
Певец едет к хану, говорит, что брат велел ему вернуться...
...Отрок молчит, на братний зов
Одной усмешкой отвечает...
Певец ему поет песни его родных степей, но хан нахмурился и отвернулся...
И взял пучок травы степной
Тогда певец и подал хану,
И смотрит хан и, сам не свой,
Как бы почуя в сердце рану,
За грудь схватился... Все глядят:
Он – грозный хан, что ж это значит?
Он – пред которым все дрожат,
Пучок травы, целуя, плачет!
И вдруг, взмахнувши кулаком,
"Не царь я больше вам отныне! —
Воскликнул: – Смерть в краю родном
Милей, чем слава на чужбине!"
Вот, Вася, какой волшебный этот емшан! – закончила Динка.
– Ну, это все так! Кстати, я вспомнил, это стихи Майкова. Но при чем тут вы? – спросил Вася.
Марина засмеялась:
– А у нас в семье с давних пор так уж повелось, что, когда кто-то слишком долго отсутствует и не дает о себе знать или надо спешно вызвать его, то мы посылаем короткие строчки:
Ему ты песен наших спой,
Когда ж на песнь не отзовется,
Свяжи в пучок емшан степной
И дай ему, и он вернется... —
пояснила Марина. – Одним словом, для каждого из нашей семьи достаточно одного слова: емшан!
– А хорошо, честное слово, хорошо! – вскочил Вася. – Ну и что же тот, кто получает такой призыв?
– О! – воскликнула Динка. – Он мчится как угорелый, он летит как стрела! Он так спешит на этот зов...
Динка вдруг оборвала себя на слове и, внезапно осененная какой-то мыслью, обвела всех затуманенным взглядом и села на свое место.
А наутро в дальнем уголке двора Динка о чем-то шепталась с Хохолком; потом Хохолок исчез и Динка ежеминутно выбегала к воротам... Наконец Хохолок вернулся и, разжав кулак, показал Динке прилипший к потной ладони телеграфный листок.
– В-от, – заикаясь, сказал он. – Еле при-и-нял-и, ник-то не знал, что та-кое ем-шан!
– Еще бы! – шепотом ответила Динка. – Это же волшебное слово! Его никто не знает. Но ты, Хохолок, знай! На всю жизнь запомни: емшан!
Глава 24
Обыкновенное чудо
Переполох поднялся вечером, когда Динка уже улеглась спать.
– Арсеньева, телеграмма! – крикнул на лестнице почтальон.
– Телеграмма! Телеграмма! – заволновались Мышка и Алина. – Мама, мама, иди скорей!
– Да слышу, слышу! Не кричите так, – торопливо идя по коридору, ответила Марина.
Леня, зажимая пальцем страницу учебника, пошел за Мариной.
– Что-то случилось, – упавшим голосом сказала Алина, прислушиваясь к шагам матери.
Худенькое личико Мышки сразу заострилось, словно она приготовилась услышать что-то ужасное.
– От кого бы это? От кого бы это? – вылезая на середину комнаты в длинной ночной рубашке, возбужденно тараторила Динка.
Марина медленно вошла в столовую, читая на ходу полученную телеграмму:
– "Выехали курьерским.
