Оповідання та нариси - Свидницький А. П.

В свое время он был куренным атаманом в Сечи, почему часто употреблял поговорку: кошовий батьку, а как потом из запорожца сделался он священником, никому не известно. Из грамоты же видно было, что рукоположен в Луцке и получил приход в теперешнем Балтском уезде. Сколько имел он лет от роду, сам того не знал, но самые старые из местных жителей помнили его уже седым. Зализняка 2 и Гонту 3 знал он лично; во время нашествия Наполеона 4 похоронил последнего внука, а в 1828 г.- последнего в роде - своего правнука. Потому все священники называли его татунем.

- А сколько вам лет, татуню? - однажды спросил его священник, которого называли уже дедушкой.

- Авжеж більше, як тобі, коли татом звеш,- ответил спрошенный.

- Однако?

Указывая на полувысохшую яблоню, что росла перед окнами, татуня ответил:

- Так-то, кошовий батьку... Эта яблоня, верно, еще зернышком была, как я уже на коні грав.

- А шаблюка брязь, брязь! - насмешливо заметил дедушка.

- Эх, блазень! - с досадой сказал татуня и вышел из комнаты, вполголоса читая: «Помилуй мя, боже».

Все любили татуню за его бесцеремонность и веселый нрав, за его доброту и чистосердечие, все уважали его; даже поляки, которых он называл деведенниками, 5 не могли не относиться к нему с почтением. Вот почему не было охотника лишить татуня места, т. е. занять наблюдаемый им приход, который оттого и считался праздным из года в год. И ничто не предвещало кончины старика. Бодрый, веселый, постоянно здоровый, он, казалось, переживет и новорожденных младенцев, как пережил своих сверстников, своих детей, внуков и правнуков. И меньше всего он боялся смерти, даже любил шутить, когда о ней заговаривали.

- Пора вам, татуню, честь знати! - однажды шутил приехавший в гости священник.- За вами уже давно кладбище нудиться.

- Либонь ти нудишся за пундиками,- ответил татуня,- та оближись, бо не покличу на похорон.

- Пундыкы пундыками, а для вас стыдно жить, когда моложе вас старики померли.

- Бо дурні були. А я хіба дурень умирати!

«Бо дурень», «бо дурна» - было обыкновенным отзывом татуни при сообщении ему о чьей-либо смерти. Но, достигши сам такого возраста, когда от жизни осталось ждать только смерти, от современников - похорон, а от мира - могилы, он любил заговаривать об этих предметах и тогда бывал необыкновенно весел и разговорчив. Особенно он любил передразниваться ими с церковным старостою своего прихода, также глубоким стариком, с которым был на ты. Оба они не имели никаких интересов, общих им с современниками, и привязались друг к другу, как сверстники, ссорились, как дети, и, поссорившись, расставались, чтобы снова сойтись, поссориться и расстаться,- а затем опять и сойтись и начать то, что не раз начиналось, и кончить тем, чем всегда кончалось.

- Чого розходився? псе старий! - упрекнет татуня, когда староста начнет ворчать.

- Бач, який молодий! - заметит староста.- Чи не оженився б?

- Хіба що? Хіба не молодець? - начнет татуня, подбоченясь.- Теперішні парубки і на весіллі не втнуть такого гоцака, як я ось зараз. Хочеш? Докажу! - скажет татуня, притаптывая ногами.

- Тю-тю! Смерть за плечима!

- Кошовий батьку... На тебе вже й косою замахнулась.

- А проте тебе швидше зітне.

- Ні, тебе! Я ще й поховаю, безлична 6 заспіваю.

И начнут переговариваться, кто кого похоронит, и подразнивать, кто на чьей могиле ударит гоцака, «що аж дубовина 7 заскрипить».

- Ой, та коли б же я та швидше умер; а нечиста сила тебе підкусила ударити гоцака! - воскликнет староста нараспев.

- Ти швидше умреш,- скажет татуня,- і я втну гоцака. А як нечиста сила тебе підійме, то назад дірки 8 не знайдеш. Ге!.. кошовий батьку... У мене запорозькі кулаки! - воскликнет в свою очередь татуня, показывая кулак, обросший волосами, как у Исава. 9 - Дивись! - скажет он, указывая на волосы. - Чи в тебе так? А кості!.. Подивись! Ребра потрощу будь-якому бісу!

- А у мене хіба що? - ответит староста, показывая свои руки.

- У тебе?.. Ге!.. кошовий батьку... У тебе... Просунь крізь дірку, то скажу, що дівка. Такі в тебе кості, кошовий батьку.

Сравнение с дівкою было кровною обидою для старосты. И он в подобных случаях, бывало, уходит, насупившись. Тогда татуня выбежит из комнаты и воротит побратима. «Та чи нам же то сердитись!» - скажет татуня. И вполне убежденный староста, что не им сердытысь, возвращается. Но, бывало, и татуня надуется. Тогда выйдет староста в сени и, едва надевши шапку, слегка отворит дверь и спрашивает: «Чи годі вже, чи ще?»

- Йди, йди к бісу! - ответит татуня.

- То й піду,- скаже староста и притворит дверь.

- К чорту або й далі.

- Що кажеш? - спросит староста, слегка отворивши дверь.

- Що ти дурень.

- Слава тобі, господи! Слава тобі! - скажет староста и притворит дверь.

У татуни тем временем пройдет хандра, и он раскается, что сам согрешил и другого довел до греха, и, читая «помилуй мя, боже!», бежит и возвращает старосту.

Так проводили они день за днем, год за годом, не тяготясь жизнию, впрочем скучая, что бог не посылает смерти.

- І чому се ми не вмираємо? - спросил староста в холеру 1831 г.- Смерть всюди косить, як коси не притупить, а нас минає... Чому б це?

- Ге!.. кошовий батьку... А чому, як поїде хто в ліс по дрова, то вибирає, котре м'ягче та рівніше дерево? Так смерть - нас минає, як тої кривуляки; бо в неї зубів нема подужати наше заков'язле тіло.

- Знаєш, я