Оповідання та нариси - Свидницький А. П.
Я что-то думал, слушая Митю, что-то говорил, чтобы утешить несчастного, а между тем самому хотелось плакать.
- Ты знаешь,- продолжал Митя,- что я сирота? У меня нет матери, умерла,- умерла тогда, когда я был первую треть в третьем классе. Чтобы не печалить нас (мы тогда оба - я и брат - были в училище), отец не взял нас домой на праздники. Он хотел лучшего, а вышло худшее. Скучал я, смотря, как товарищи разъезжаются; скучал целые праздники. Брат пойдет на салазки, а я лежу, смотрю в потолок с утра до вечера. А дни выходили такие длинные! Хозяйка заведет гостей, пьют, пьют; а я думаю: что там у нас дома? Веселятся или плачут? Я тогда еще не знал, что мать умерла.
Так я провел целые праздники. Но вот наконец восьмое, девятое января; съехались товарищи, рассказывают, как проводили время среди родных, а у меня нечего вспомнить. Тяжело, пусто; будто я с другой планеты упал или другую веру исповедую, что для всех были праздники, а для меня хуже будня. Хотя бы, думаю, уроки поскорее; пусть бы занялись делом и не надрывали сердца. И как я был рад, когда наконец зазвонили в класс! «Слава тебе, господи,- думаю,- будет чем заняться».
Первый урок был латинский. Васюк был учителем латинского языка. Задал он урок,- и я рад, что большой, что будет чем заняться. Приготовил тетради и все как следует. На другой день назначили и греческий урок. Мне и легче, что вот-вот войдем в обыкновенную колею и жизнь пойдет как по маслу. До этого времени в на всех волком смотрел, а теперь и посмеяться и пошутить явилась охота. И на лед хочется, и на салазки манит. Словом, началась другая жизнь; но здесь-то и начало моей пагубы. Перед вечером другого дня, т. е. едва я начал приготовлять первый урок латинского языка, приехал мой отец. Швырнул я книгу в угол и чуть головы себе не сломал, бросившись из комнаты.
- Как матушка? Жива, здорова? - спрашиваю.
- После, после,- ответил отец,- дай обогреться.
А слезы так и покатились по щекам. Я тотчас догадался, что наша добрая, нежная мать переселилась в лучший мир, и заплакал навзрыд: «Не увижу я тебя более,- думаю себе,- вспомнила ли ты меня в последние минуты? Отчего не могу поцеловать тебя еще раз?» Отец хотел успокоить меня, но только хуже разжалобил, потому что сам не мог говорить от плача. Да это еще не беда, поплакали и перестали; но я по этому обстоятельству урока не выучил. Вот в чем беда.
Васюк любил сечь и сек немилосердно. Отсчитать дитяти полсотни для него ничего не значило. Таков он был! А мне был тогда двенадцатый или тринадцатый год. Вот прихожу я в класс, сел и сижу, а мать мне из ума не выходит. От вечера до прихода Васюка в класс я, кажется, припомнил все слова матери, все ласки ее, начиная от самых пеленок, и тем более плачу, чем более припоминаю. Через слезы я в книгу не посмотрел; в слезах застал меня Васюк. Были у нас плаксы, что не выучит урока, а после рыдает, боясь, что выпорют. На таких, обыкновенно, и накидывался Васюк, чуть в класс войдет. Я не из таких был. Поленишься - высекут; не ленись. Поделом вору и му́ка; а хныкать чего тут! А лениться я мог, т. е. не лениться в собственном смысле этого слова, а, бывало, раскаприжусь и не выучу урока. Не понравится, например, в уроке одно слово - и брошу учить. Я помню, что однажды не выучил урока потому, что в именах, кончающихся на en попалось слово: splen - тож. «Какой это «тож»?» - спрашиваю себя. Не мог объяснить и бросил книгу. Или другой раз из русской грамматики не выучил потому, что не знал, что такое жидок - жиже. Я тогда не знал, что это жи́док, а думал, что жидо́к (еврей). А как это из жидка выходит жиже? Из имени существительного сравнительная степень? Не понял и не выучил урока. Бывало сойдет; бывало и пороли. Но я не обижался; виноват, значит, так и отвечай. И слезами я никогда не заливался в подобных случаях и никогда не выпрашивался. Не таковский был. Но Васюк думал, что я, как и другие, хнычу от страха, и чуть пришел в класс - сейчас же ко мне:
- Ты знаешь урок?
- Нет,- говорю,- господин учитель, не знаю.
- В сенцы,- говорит он.
Васюк, бывало, сечет или в классе, или в сенцах. В классе - когда добр. Тогда даст розог пятнадцать-двадцать и садись. А когда бывал зол, то высылал в сенцы. В таком случае уже не рассчитывай получить менее пятидесяти. Да еще, бывало, сяк-так, когда сам ходит по классу; товарищ сжалится и пятый-десятый удар пустит мимо. Но вот горе, когда станет в дверях! Мало того, что считал на сотни,- ни один удар не пройдет мимо. Кровь ручьями льется, а он, знай, покрикивает: «Качай, качай!». И закатают так, что не одного и на простыню скатывали. Я это знал, не раз и видел, поэтому мурашки полезли по коже, когда услыхал: «В сенцы». Но сверх того, и что важнее всего, мне было обидно, что я не по лености и не по капризу не выучил урока, и, против своего обыкновения, начинаю проситься:
- Господин учитель,- говорю,- я выучу к следующему разу. Теперь отец приехал, и я не мог.
- Так ты,- говорит,- теперь не мог выучить одного урока, а к следующему разу сможешь приготовить два! В сенцы!
Я клянусь, что выучу, что я не по лености не готов; но он ни на что не обратил внимания - в сенцы, и конец. Пошел я и, остановившись у самого порога, говорю:
- Господин
