Рассказы из русского народного быта - Марко Вовчок
Выждала я времячко - побежала на угол, а прямо навстречу мне он; я сейчас узнала.
- Саша кланяется,- ему шепнула.
Он вздрогнул и ахнул:
- Чья ты? Откуда?
- Я деревенская,- отвечаю.
- Ах, так это ты приехала недавно? Я знаю, все знаю, что там у вас делается, хоть сам и не бываю. Что мне Саша велела?
- Ничего, только кланяется.
- Или уже не любит она меня, что и словечка не нашлось у ней посердечней! Хоть от меня скажи ты ей, что нет мне ни сна ни покоя, что меня разлука сокрушает!
- Да что ж ей делать-то? - говорю ему.- Не ее воля!
- Ах, что ж мне делать! - вскрикнул.- Я б рад украсть ее, да как?
- Как же украсть? Трудно,- говорю,- трудно уж теперь горю пособить. Если б прежде-то вы порешили чем…
- Да, если б я знал-ведал все муки да все горе, я порешил бы. А то ведь опомниться не успел! Накричали на меня, нашумели, и грозят, и упрекают; с толку сбили меня, отуманили! Что ж Саша говорит?
- Ничего об этом не говорила.
- Ничего!. Сердечная девушка - слава ей! Верно, живется весело и без меня,- тоска не обуяла?
- Эх,- говорю,- не вам бы на нее обижаться! За кого она теперь в четырех стенах-то замкнута?
- Как же быть? - вскрикнул.- Ну, я пойду к дяде, побегу! Я в ноги им кинусь, молить-просить их буду!
- Вряд ли послушают.
- Да я Сашу видеть хочу! Пусть они мне голову снимут, а я Сашу увижу! Пойду!
XX
Я испугалась: что тут будет? Чтоб еще хуже не натворилось!
Он торопливо так к дому барскому идет, а я себе за ним бегу. Он к господам, я к Саше бросилась. Мечусь во все стороны, ей рассказываю да своим умом раскидываю, что будет; а она недвижно сидит.
- Саша! Что ж ты? - говорю ей.- У меня вчуже сердце замирает, а ты себе не шелохнешься, не шевельнешься!
- Ах, милая! - ответила, усмехаючись.- Сядь да утишься: не из тучи гром! Ты меня спроси, я лучше знаю - расскажу.
- Да ведь он к господам пошел!
- Знаю, что к господам пошел. И храбр он, пока идет; а лицом к лицу станет, руки у него опустятся - оробеет. Я знаю его; поверь моему слову!
Я все-таки успокоиться не могу, все жду - вот крик, шум, беготня поднимется. Но все тихо; часы идут. Не вытерпела я, прокралась к господской комнате; а там уж темно - спят.
Смущенная, я воротилась к Саше: что ж это такое?
А Саша только глянула на меня да усмехнулась.
XXI
На другой день Сашу шлют и за хлебом к чаю, Сашу шлют и к портнихе. Ключница рвет и мечет в гневе; кучер Саше ворота настежь растворяет, шутит с ней; повар (он в тот день тверез был) кричит на всех, швыряет дровами по избе. Парни хохочут. Я уж не знаю, что и думать.
- Саша! - говорю.- Что ты мыслишь? Как же это? Его послушались, что ли? Как же пускают тебя?
- Да, верно, ублажил их,- говорит.- Ты не тревожься по-пустому. Люди не враги себе: они подумали и все уладили себе не в обиду.
- Лучше ты, Саша, заплачь,- говорю.
- Видно, тебе слез-то девать некуда! У меня ж не обильно,- ответила.
XXII
Свиделась Саша с ним, но веселья у ней не прибыло.
- Что ж, Саша, рад-то, думаю, как был?
- Рад,- ответила.
- А сладил-то все это как?
- Поклялся им, побожился, что жениться на мне не женится. Присягнул им - теперь они спокойны: пусть его утешается!
- Хоть и обидно,- говорю,- да все тревоги такой не будет. А, может, после…
- Попусту и не надейся,- перебила меня,- он пуглив больно. Не всякую ведь любовь в люди показать хочется, милая! Как не цветно наряжена, не красно убрана, то дома, в уголке под лавку хоронят: «Сиди, любовь, утешай меня, а в люди не выходи,- осудят люди и хозяина пристыдят».
- Ах, Саша,- говорю,- он любит тебя!
- Ах, себя-то самого еще больше любит, скажу тебе.
- Нет, не греши, Саша. Это его просто обошли, отуманили; потерялся он, а любить любит. Как убивался по тебе!
- А вот как. Мальчишка из чужого сада себе яблоко добудет, и бьют его за то,- ведь он плачет, а яблоко отдать не хочется. А спроси-ка ты - признаться-то стыдится.
- Все ты, Саша, горе себе выискиваешь, словно им только и живется тебе.
- Какое горе! Ей-богу, не горе! Так, мысли мои.
XXIII
Все она в тех мыслях, да думах, да в раздумье, мало говорила, мало и глядела на что.
А он тревожится, спрашивает ее, потом подозревать стал: «Другого любишь!» И как он плакался, жаловался! Как ее и молил горячо, и обижал горько!
- Саша, Саша! - говорю ей.- Подумай ты да уладь свои дела! Ведь измучитесь вы без толку. Как он тебе покорен, как любит! Ну, что тебе не по нраву, ты прямо скажи,- просто научи его.
- На целый век не научишь, голубушка! Эта грамотка не дается ученьем. Нет, уж полно мне вчерашнего дня все искать.
- А зажили бы вы хорошо, этак в любви, в согласии тогда!
- При нашей бедности такие нежности! - смеется, а сама все о чем-то мыслит.- Знаешь,- говорит опять,- попросила б я смерти себе, да могила темна!
- Бог с тобою, Саша!
