Дінка - Осєєва Валентина
Разве ты не знаешь? Она уезжает к Косте... И это не приданое... Она шьет нам формы, чтобы маме не пришлось отдавать портнихе...
Динка вышла на цыпочках из комнаты, выглянула на террасу... Катя шила, склонив над коричневой материей бледное, грустное лицо. У Динки больно сжалось сердце. Катя уезжает? Она представила себе опустевший дом без Кати, без Лины... Что же это такое? Как они будут жить, как будут жить без Кати мама, Мышка?.. Ей захотелось вдруг броситься к Кате, обнять ее, просить не уезжать, не оставлять их одних...
Но на террасе была уже Мышка. Посиневшая от холода, в белой ночной рубашонке, она стояла около Кати, обхватив обеими руками ее шею.
Динка поспешно спряталась за дверью...
После завтрака она покорно стояла перед Катей, примеряла старую Мышкину форму, черный передник... Катя подшивала подол, подрезала рукава, закалывала булавками продольный шов... Динка стояла молча и терпеливо, чтоб хоть чем-нибудь угодить Кате... Она словно в первый раз вдруг почувствовала нежную и горячую привязанность к своей тетке.
"Катя, Катя, неужели ты уезжаешь? Как же ты будешь жить без нас? Как будем мы жить без тебя?.." – горько думала Динка, не смея ничего спросить и с трудом удерживая слезы... О Катином отъезде никто не говорил... Может, Мышка ошиблась?
В воскресенье приезжала Лина, мыла, стирала, торопилась, уговаривала бросать дачу.
– В городе я почаще забегать буду, а сюда пока доберешься! И чего сидите? Все добрые люди уже давно переехали... – выговаривала она Кате.
Динка по-прежнему льнула к Лине, и Лина, закармливая ее гостинцами, жалобно говорила:
– Господи! Похудел ребенок, нос как пуговка, ручки тоненькие... Переезжайте скорей, за-ради Христа...
Приезжал Олег и тоже озабоченно спрашивал Марину:
– Когда же ты переедешь в город?.. Что это значит, наконец?
Марина показывала ему записку, читала ее вслух... Кто-то писал, что товарищи беспокоятся о судьбе Марины и детей, что через несколько дней вопрос этот окончательно решится.
– Я сама не хочу сейчас переезжать в город. Мне так противна наша городская квартира, там все перевернуто вверх дном после обыска и так живо напоминает арест Кости... – говорила Марина.
Олег с болью смотрел на обеих сестер; он уже знал, что Катя уезжает... В его глазах Катя была все еще маленькой девочкой, той Катюшкой, которую они вместе с Мариной вырвали из рук мачехи и воспитывали, стараясь постоянной лаской и нежностью заглушить в ней тяжелые воспоминания раннего детства. Она казалась Олегу совсем еще юной и беспомощной... Его пугала далекая, занесенная снегом Сибирь, неизвестная судьба заброшенной туда младшей сестренки... Но он знал, что ехать ей необходимо, что Костя ей так же дорог, как брат и сестра. Олег переводил глаза на Марину... Она всегда удивляла его своей стойкостью и мужеством! Так держалась она и теперь, но брат хорошо понимал, чего стоит ей разлука с Катей и как одиноко и тяжело старшей сестре остаться одной с тремя детьми... А может, и с четырьмя, если она возьмет этого сироту, мальчика Леню...
Но Марина ничего не боялась; спокойно и грустно улыбалась она брату, спокойно говорила об отъезде Кати.
В последний день перед разлукой с сестрой на Марину свалилась еще одна беда.
– Меня уволили со службы, – сообщила она домашним и, глядя на пораженные, остолбеневшие лица, вдруг громко и весело расхохоталась.
– Марина! – всплеснула руками Катя. – Как ты можешь смеяться?
– Ну а что мне делать? Плакать? – Марина пожала плечами. – С какой стати!
– Но как же ты будешь жить? – в отчаянии прошептала Катя.
Марина посмотрела на детей.
– Как мы будем жить? – с улыбкой повторила она. – Сначала, верно, плохо, а потом я снова найду работу! Мы ничего не боимся, правда, дети?
– Конечно, мамочка! Мы не боимся, мы ничего не боимся! – закричала Мышка.
– Мы не боимся! – гордо заявила Алина, хотя большие голубые глаза ее были полны тревоги.
– Я заработаю! – весело махнула рукой Динка.
– Вот и хорошо! Посиди немножко дома, – сказал, узнав о Маринином увольнении, Олег. – Пока я жив, никто с голоду не пропадет!
Все эти события дома Динка переживала глубоко и горько. Мечтая о Ленькином возвращении, она верила, что ее друг и товарищ принесет успокоение в их грустный опустевший дом.
Глава 76
Тяжкое прощание
Катя уехала внезапно. Из Тобольска пришло известие, что Костя в дороге заболел и лежит в тюремном лазарете. Никича послали за билетом. Катя молча, без слез, запихивала в чемоданы какие-то вещи, Марина укладывала в портплед теплое одеяло, шерстяные носки, беличью телогрейку. Дети толклись около взрослых. Алина пыталась чем-то помочь. Мышка не отходила от Кати, Динка, прижимаясь спиной к перилам, растерянно смотрела на разбросанные вещи, на связанные узлы и раскрытые чемоданы, на Катю, которая одной рукой прижимала к себе Мышку, а другой укладывала вещи. Потом, оторвавшись от Мышки, она обнимала Алину, и обе они, вытирая слезы, что-то обещали друг другу.
– Мама останется одна... – доносился до Динки взволнованный шепот Кати.
– Я буду помогать ей, не беспокойся за маму, – серьезно отвечала Алина.
Динка ежилась и, чувствуя себя лишней, смотрела в сад. Больше всего она боялась, что Катя забудет попрощаться с ней, забудет обнять ее, как обнимала Мышку и Алину. И, может быть, никогда уже не придется Динке попросить у нее прощения за все плохое, что она делала, и никогда не придется сказать, что она, Динка, так же любит Катю, как Алина и Мышка...
А Катя, замученная беспокойством за Костю, убитая горем от разлуки со своей любимицей Мышкой, встревоженная мыслью, что старшая сестра останется одна с детьми, действительно забыла о Динке.
Марина, мельком взглянув на младшую дочку, подозвала ее к себе:
– Возьми щетку, почисти вот это платье!
Динка схватила платье – она была рада хоть что-нибудь сделать для Кати.
Платье было серое, шерстяное. Марина готовила его сестре в дорогу. Динка, размахивая щеткой, изо всех сил трясла и чистила это платье, потом, подбежав к матери, обняла ее за шею и взволнованно прошептала:
– Скажи Кате, чтобы она не забыла обнять меня, мама... Я ведь тоже люблю ее...
Марина удивленно вскинула на нее глаза, грустная тень пробежала по ее лицу, и, не найдя других слов, она тихо сказала:
– Катя вспомнит сама...
Но Катя не вспомнила сама. Присев около нее на полу, Марина с горьким упреком зашептала, склонясь над чемоданом:
– Ты забыла Динку... Ты забыла, как она старалась спасти Костю...
Катя закрыла лицо руками.
– Динка, Диночка... – позвала она.
Динка оторвалась от перил, бросилась в ее объятия... Они плакали вместе, крепко обнимая друг друга.
– Я буду хорошей девочкой... – захлебываясь от слез, бормотала Динка.
– Прости меня, прости меня, маленькая, родная моя... – шептала Катя.
На вокзал поехали все вместе. Олега не было. Наступало время охоты, и его сиятельство граф потребовал, чтобы умелый стрелок-лесничий неотступно сопровождал его на охоте... О внезапном отъезде младшей сестры Олег не знал...
Сиротливой кучкой стояли около поезда дети... Катя и Марина молча смотрели друг на друга.
– Я никогда не говорила тебе... но я преклоняюсь перед твоим мужеством, Марина... – не отрывая глаз от лица сестры, сказала Катя.
Марина улыбнулась ей, голубые глаза ее, обведенные темными кругами, просияли. И, как всегда в самые трудные минуты жизни, она твердо сказала:
– Я верю, Катя... Верь и ты...
Когда поезд двинулся, дети бросились за ним... Катя замахала платком.
– Пойдемте, – сказала Марина, положив руки на головы младших детей. – Пойдем, Алина!
Глава 77
Опустевшее гнездо
Снова идут дни... Динка уже потеряла им счет на своих пальцах... По-прежнему прибегает она на обрыв, садится на сухую порыжелую траву и, опустив голову в колени, ждет. И кажется ей, что, пока она так сидит на обрыве, время идет да идет, шумит над ее головой осенними ветрами, окрашивает в желтые и красные цвета листья, покрывает рябью темные волны реки... Динка вспоминает густую сочную траву с колокольчиками, с крупными ромашками, вспоминает белые нежные кувшинки на желтом откосе и, протянув руку, ласково дотрагивается до сухих, мертвых цветов. Ей не жаль уходящего лета. Пусть идет время...
"Пусть скорей идет время", – думает она и медленно плетется домой. Ей нельзя надолго отлучаться из дому. Все изменилось там теперь. Нет Кати... нет Лины... Правда, мама уже не ездит на службу, она целый день проводит с детьми. Накинув на голову платочек, она готовит обед. Алина, Мышка и Динка втроем вертятся вокруг нее, стараясь изо всех сил помогать маме.
– Идите, Никич! Нас много, мы сварим! Отдыхайте! – говорит старику Марина.
Никич, качая головой, смотрит, как все четверо толкутся около плиты, как суп с шумом выбрасывается из-под крышки, как бешено бурлит каша...
– Все поставлено, теперь оно само будет вариться! Пойдем почитаем до обеда! – весело говорит Марина.
Она усаживается на гамак вместе с Мышкой, Алина и Динка устраиваются около нее на стульях. Мышка на особом положении.
– Не давайте ей плакать! – говорит мама. – Она очень тоскует по Кате...
По Кате тоскуют все, но Мышка больше всех... Она часто забирается в свою кровать и, спрятав голову под подушку, тихонько плачет. Но Алина и Динка неусыпно следят за сестрой.
– Мама, иди скорей! Мышка плачет! – взволнованно сообщает Алина.
– Мышка, Мышенька! Вот мама! Мама с нами! Она всегда будет с нами! – обнимая сестру, утешает ее Динка.
– Мышенька! – говорит мама, присаживаясь на кровать. – Катя скоро напишет нам письмо, а летом она приедет! Не плачь, моя голубочка! Мама с тобой...
– И мы тут, Мышка... Вот мы с Динкой... – успокаивает ее Алина.
Никто теперь не претендует на самое лучшее место около мамы, там всегда из-под маминой руки торчит острый носик осиротевшей Мышки.
Марина читает веселую книжку, громко смеется... Дети смотрят на мать растерянными глазами и улыбаются... Им почему-то не хочется смеяться, и мамин смех звучит так одиноко, что у Динки щекочет в горле.
"Бедная мама! Она хочет нас развеселить, а самой ей еще хуже, чем нам..."
За обедом Никич сердито выговаривает хозяйкам за пригоревшую кашу и выбежавший суп.
– "Ложись, Никич! Ложись! Отдыхай!" А чего тут отдыхать, когда в кухне дым и чад! Как теперь кашу будете есть? – ворчит старик.
– Так и будем есть! Правда? – накладывая на тарелки пригоревшую кашу и с улыбкой глядя на детей, говорит Марина.
– Правда! Правда! – кричат все трое, хватая ложки.
– Ешь, не подводи маму, – шепчет Мышке старшая сестра, торопясь доесть свою порцию.
– Ничего! – весело заявляет Динка. – Если сильно проголодаться, то и черта можно проглотить!
На завтрак по совету Динки варится картошка в мундире, на второе и третье блюдо появляются на столе арбузы.
– Дин-ка, вый-ди! Вый-ди! – по-прежнему выкликают девочку Минька и Трошка, являясь под забор со своими дарами.
