Том 8 - Леся Українка
При всех своих недостатках этот роман производит гораздо более художественное и жизненное впечатление, чем крайнє тенденциозные и претенциознне романи Пре-во. В нем горазде больше изображений, чем отвлеченннх, чисто публицистических рассуждений, которнми так стра-дают все новейшие романи на феминистские теми. Когда читаешь эти романи, часто приходит в голову, что их автори разделили св$>ю работу намеренно на две части — беллетристическую и публицистическую,— причем очень редко обеим частям уделено одинаковое внимание, а в большинстве случаев беллетристика играет такую роль, как сахар в микстуре, и достигает такой же цели. «Леа» Прево всецело относится к этому разряду романов-мик-стур, это conference26 на феминистские темы подслащи-вается мелодрамой. Роман Поля Маргерита * «Новые женщины» («Femmes nouvelles») приближается к этому типу, но все же этот автор лучше справляется со своей ролью «серьезного романиста», чем Прево, не стольно благодаря большей талантливости, сколько в силу боль-шей привычки к «серьезным темам», которыми Прево до самого недавнего времени вовсе не задавался, будучи представителем так называемого roman romanesque или roman tres parisien
Новые женщины Маргерита тоже «сильные девы», но не в том смысле, как у Прево: они так же, как и герои-ня Рони, считают, что замужество и материнство єсть истинное призвание женщины (la vraie fonction de la femme), вне которого она не может быть счастлива. Ho одной из героинь, англичанке Минне Геркерт, не удалось выйти замуж, и она всецело отдается служению женской идее, объезжает весь свет, читая конференции
о правах женщины, создает в разных городах литератур-ные предприятия, о долговечности которых она сама не заботится, считая, что важно только «бросить искру», а свет уже дальше будет гореть и без ее помощи. С этим мнением далеко не соглашается вторая (в романе глав-ная) героиня, француженка, воспитанная в Англии, Еле-на Дюга 27, которая находит, что во Франции всякую про-грессивную идею надо повторять до тех пор, пока она не станет избитой, и только тогда она имеет шансы на успех, иначе ее постигнет участь фейерверка. Но, несмотря на такую теорию, сама Елена ничего не делает, если не считать нескольких более или менее случайных актов благотворительности, она только критикует воин-ствующий феминизм и пассивно протестует против его крайностей (не выступает на женских конгрессах, не ездит на велосипеде и т. д.), вкладывает только часть своего значительного капитала в одну женскую школу-санаторию, довольствуясь меньшим против банкового процентом прибыли, ведет теоретические споры со свои-ми родными, зная заранее, что ее слова пропадут даром, и — ждет жениха. Вокруг этого ожидания сосредоточи-вается весь интерес романа, так как только при этом обнаруживается характер главной героини. Она осмели-вается заявить родным, что раньте, чем выйти замуж, она хочет хорошенько узнать своего жениха сама! Она решается отказать, несмотря на все убеждения родных, первому жениху, после того, как анонимное письмо (веч-ное deiis ex machina 28 французских писателей!) откры-вает ей одну грязнуго страницу из его вообще не особен-но чистой жизни. Этот эпизод и єсть «настоящий гвоздь» романа, из-за него было много толков и споров в критике и публике: пристало ли или не пристало молодой девуш-ке проверять прошлую жизнь своего жениха? Находили, что эта девушка проникнута чисто бьернстьерновским ригоризмом, что она самостоятельна по-американски и что вообще она, должно быть, слишком опытна в житей-ских делах известного рода, если может к ним относить-ся критически. Русскому читателю трудно сразу понять, из-за чего вся эта тревога. Все время эта девушка дей-ствует самым благовоспитанным образом: шагу не может ступить без совета и помощи своей старшей подруги Минны Геркерт или тетушки из Англии; под их двойным прикрытием производит следствие относительно поступка своего жениха (исключительно низкого!); ни-когда не разговаривает с молодыми людьми наедине, разве уж совершенно случайно, даже отказывает им, по возможности, в присутствии тетушки; позволяет себя сосватывать, и когда, наконец, ей представляется вполне одобренный тетушкой и подругой жених с «почти» нетронутым прошлым, признающий феминизм, то и тут является добрая мисс Геркерт, которая помогает неопыт-ной молодой парочке объясниться в любви. При такой двойной опеке тетушки и подруги, соединенной с постоян-ными назиданиями матери, бедная «новая женщина» жалеет еще, что она, потеряв отца, лишилась постоян-ного опытного руководителя, который, надо заметить, чуть не выдал ее замуж за негодного человека и едва не разорил ее, желая поместить ее капитал в дутое пред-приятие.
Все это очень далеко от Бьернстьерна, который в своей драме «Перчатка», в своем романе «Новые веяния»
и в бесчисленных публичных конференціях пропове-дывал требование совершенно одинаковой нравствен-ности от мужчины и от женщины, совершеиной чистоты их обоих до брака. Героини Бьернстьерна — ригористки чистейшей воды, подобно героине нового романа норвежской писательницьі Амалии Скрам *. Эта ге-роиня, Констанца Ринг, по имени которой назван роман, абсолютно неумолима и не прощает другим даже того, что прощает себе, хоть бы эти другие в буквальном смысле слова «волосы на себе рвали» от раскаяния. По радик&льности убеждений и решительности поступков ни одна «новая женщина» новейших французских рома-нов не может сравниться с ибсеновской «Норой». Не только героини, но и сами автоікы французских романов никогда не проявляют такой фаиатической убежденности в непреложности и спасительности своих идей, на какую способны скандинавские писатели, которым совершенно не знаком страх показаться смешными (l’horreur du ridicule) , так часто иарализующий энергию французов. Скан-динавский ашисатель не всегда остановится даже перед видимым абсурдом, если только он твердо убежден в своей идее. Скандинавский ум склонен верить в панацей. Кто когда бы то ни было из французских защитников развода, будь то даже сам Дюма, верил так непонолеби-мо в спасительную силу временного развода, как норвеж-ская новеллистка Магдалена Торесен? * Она написала пять
