Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

В Чернигове я, во всяком случае, пробуду недели две — и мы увидимся. Увидимся, надеюсь, и здесь, я напишу тебе, когда приехать. Можно, конечно, и в будень. Теперь же ты не пиши мне (до уведомления), так к[ак] собирается сюда В. И.

Утомляют меня посетители, но с этим бороться трудно. На новый год столько получил поздравлений, что нет физической возможности всем ответить,—поэтому не отвечаю никому.

Уже третий день сегодня мне лучше. Могу есть — вчера пообедал даже и съел целого рябчика. Две последние ночи спал и самочувствие лучше. Вчера была у меня черниговка — В. Юркевич (скрипачка) и нашла, что я выгляжу совсем недурно. А, между тем, я опять потерял в весе за последнюю неделю 8 ф.

Однако — странно: я ничем не огорчаюсь. Две только вещи тяжело переносятся: разлука з тобой и невозможность писать. В мае этого года я начал писать каприйские картинки, но за выездом заграницу прервал работу и не успел до сих пор ее окончить. Теперь редакция "Ватника" буквально вырвала у меня для январьской книжки эту незаконченную вещь и напечатала ее14'. Когда буду иметь оттиск, пришлю тебе.

В XII кн. " Современника" есть мой рассказ148. Кажется, Вы получаете журнал этот?

Неприятно мне, что ты не веселишься. Так нельзя, голубка. Может быть, вечеринка 5-го развлечет тебя. До следующего письма, мое сердце. От тебя не скоро получу—придется тебе несколько дней воздержаться от переписки. Целую тебя, моя Шурочка. Люблю тебя. И ты мне снишься, при чем довольно часто. Обнимаю.

Твой.

325.

5.! 913. [Київ.]

Спасибо тебе, дорогой Шурок, за поздравления и пожелания на новый год. Целую тебя крепко за них, за все и даже без всякого повода, потому только, что хочется поцеловать. Я уже писал тебе, что в эти дни тебе неудобно приехать. Боюсь, что я тебя так же обманул, как и меня, хотя еще не уверен. Мне очень хочется видеть тебя и почему-то кажется, что даже больше, чем тебе — меня.

Я опять постепенно поправляюсь. Больше и спокойнее сплю, возвращаются аппетит и силы, за последнюю неделю прибавился в весе на 4 ф. Ты интересуешься, почему то хорошо, то плохо прибавляться в весе. Видишь ли, когда я вначале терял — это потеря была за счет опухоли ног, вследствие плохой деятельности сердца, но когда опухоль сошла и я дошел в весе до 3 п. 23 ф. — мне сказали больше худеть не следует — и я поправился. А потом опять похудел на 8 ф. значит — плохо. Сегодня я взвешивался и оказалось, что за неделю прибавил 4 ф. Это уже хорошо. Собственно, я никогда (за исключением 3—4 дней) не лежал целый день, не вставая. Утром, в часов 7, я подымаюсь, обуваюсь и надеваю больничный халат. Совершаю свой туалет и пью молоко. Это все занимает 3/3 ч. — 40 минут. Вечером я умываюсь, приготовляюсь ко сну — точно также на ногах и, приблизительно, столько же времени. Вот уже час или 11/2 в сутки я не лежу. Когда здоровье мое улучшилось, мне разрешили надевать халат и сидеть час в кресле, но я позволял себе, смотря по самочувствию, сидеть и 2 часа. В последнее время я весь день проводил в постеле, но вчера уже встал среди дня и сидел в кресле. Самое большее неудобство — с едой. Кормят чрезвычайно однообразно, невкусно, по-казенному. Как сестра милосердия ни старается (она очень заботится обо мне) — все же выходит плохо. Утром, в 71,о, я пью молоко с сухарями, а когда аппетит лучше, то сверх молока еще стакан ячменного кофе. В 10 часов завтрак. Дают — макароны, бульон, пудинг из рыбы, котлету куриную, кашу (одно что-нибудь, конечно). В час — обед из 2 блюд + сладкое. Всегда куриный суп, засыпанный манной крупой (невкусно), куриную котлету, рыбу, вареники с сыром, котлеты из картофеля или из рису — по большим праздникам — рябчика или осетрину. На сладкое — муссы фруктовые, желе, компот. На ужин — в 5 часов — кашки всякие, простоквашу, бабку из рису или из вермишеля. А главное, что все это не особенно хорошо приготовлено и раз навсегда установлено по дням. Цикл замыкается одной неделей. На следующую неделю — опять тоже и так все время. Приедается невозможно. Я стараюсь разнообразить пищу (если мне лучше) фруктами — яблоками, виноградом, мандарин [ами] или сладким печением и мармеладом. Ну, кажется, отвечая на твои вопросы, я перестарался и наполнил мелочами все письмо. Прости, голубка. Не пиши мне, пока я не уведомлю тебя. Напишу тогда тебе, также, когда ты могла бы приехать, а ты уведомь меня предварительно о дне приезда. До скорого свидания, мое сердце. Как-то ты выглядишь, моя хорошая? Целую тебя крепко, как люблю.

Твой.

7.1 913. [Київ.]

Дорогой Шурок! Такая досада, что ты не приехала 3-го. У меня никого не было из домашних. Но ведь я не знал, ведь собирались — и, главное, я не успел бы написать тебе о возможности приехать. Письма идут сюда безобразно. Например, последнее, от 2 янв., имеет штемпель Черниговск. почты 4, Киевск.— 5, а получил я 6-го, т. е. на пятый день по написании письма. И так почти всегда. Ты знаешь, моя голубка, что я скоро могу очутиться дома. Проф. Образцов оставил меня здесь на неопределенное время, а другой врач, прив.-доцент д-р Стра-жеско, главный знаток сердца, не соглашается с ним: он говорит, что сердце мое значительно исправилось и что, лежа в клинике, я никогда не поправлюсь, т. к. однообразная обстановка, отсутствие воздуха и впечатлений, а также прискучивший стол— действуют на мою психику угнетающим образом. Что домашняя обстановка с несколькими комнатами, знакомыми предметами, лучшим уходом и разнообразным столом ускорит мое выздоровление. Режим и способы лечения (в сущности очень однообразного) мне хорошо известны и я могу и контролировать свое сердце и лечить его без врача, при помощи рецептов, которые мне будут даны здесь. Сегодня или завтра состоится консилиум — и если все согласятся — я уеду домой. Не сейчас, конечно, а дней через 10, чтобы иметь возможность освоиться с наружным воздухом и не простудиться в дороге. Чувствую себя в последние дни значительно лучше, сплю, имею аппетит, самочувствие довольно порядочное, встаю с постели. Ты бы, голубка моя, могла воспользоваться этой неделей и приехать ко мне. Хорошо было бы, если бы ты успела уведомить меня о дне приезда. Ты рассчитывай так, чтобы наше свидание состоялось до субботы на этой неделе, т. к. в субботу могут приехать за мной. Когда приедешь, приходи в 2 часа, раздевайся внизу и если бы кто тебя останавливал, скажи, что ты имеешь разрешение от д-ра Рафиева. Боюсь только, что с трех нам будут мешать визитеры. Предупредить всех не могу — их много, а бывают и неожиданные. Могут быть встречи и с черниговцами, на это надо быть приготовленным. Ну, как-нибудь будет. Я так рад, так счастлив при одной мечте о свидании с тобой. Соскучился, стосковался до невозможности. Повторяю, хорошо, если успеешь предупредить о дне приезда, а если не успеешь, так и будет. Приезжай только. В случае каких-либо инцидентов с прислугой в клинике или с кем-нибудь, напиши мне карандашом несколько слов и отошли со швейцаром или др. служителем ко мне, в палату № 9, а я все сейчас устрою. Но думаю, что ничего не будет. Целую тебя, мое сердце. Пиши мне, любимая моя, голубка моя Шурочка. Жду тебя. Пока целую мысленно.

Твой.

х м 327.

11.1 913. [КиГа.]

Ах, ты, моя детка, мое ты огорчение родное! Зачем ты так часто болеешь, чаще, чем полагается? Теперь я уже не знаю, когда мы увидимся, разве мне станет хуже и я принужден буду остаться в клинике. Но, кажется, будет иначе,—я поправляюсь и позавчера выезжал даже на извозчике на несколько минут. Сплю, ем, обхожусь без лекарств и, по всей вероятности, 15-го с. м-, т. е. через пять дней, отправлюсь домой. В. И. приедет за мной завтра или в воскресенье. Скоро ли удастся нам увидеться — наперед трудно сказать, напишу из Чернигова.

Ты уже больше не пиши мне в Киев. Если я здесь останусь еще (все может быть), сообщу сейчас и тогда ты, б. м., сможешь приехать ко мне или продолжать переписку. Сейчас пишется мне невозможно плохо. Только что прочитал твое письмо вторично — и натянутые нервы не выдержали — стало мне плохо, невыносимо больно в груди и пот облил меня с ног до головы. Но через Ці часа все прошло, осталась только усталость, вялость и плохо соображающая голова. Конечно, нехорошо это, но оправдывается: 1/2 года болен, 3 м. в больнице и стосковался по тебе.

На будущее время постараюсь укрепить свои нервы и буду легче переносить огорчения.

И ты не огорчайся, голубка. Такова, видно, наша судьба. Но я имею надежду, что дальше все пойдет лучше.

А я так мечтал, что ты приедешь сегодня, мы побудем часик вдвоем, затем в три ты повезешь меня по городу, а тем временем визитеры, не застав меня дома, разбредутся и мы будем опять одни.

А все вышло не так, как рисовало воображение — и то второй раз уже. Ну, не будем вспоминать об этом, расстраивать себя.

В Черн[игове] я пробуду недолго. Если в состоянии здоровья замечу ухудшение — отправлюсь обратно в клинику до выздоровления. Если же мне будет лучше — недели через две поеду на юг. Я уже писал тебе о своих планах — Египет или Кавказ, скорее последнее. Денег нет, ничего не заработал, а болезнь съела массу денег.

До свидания, мое сердце. Надеюсь, что наше свидание в Ч[ерниго]ве будет удачнее, чем здесь. Лишь бы морозов больших не было. Целую тебя, мое сердце, моя родная и милая, моя добрая голубка. Люби меня, если можешь. Я тебя крепко люблю и крепко целую. Огорчен сильно, что долго не буду иметь известий о тебе. Еще целую и еще. Не забывай меня.

Твой.

328.

21.1 913. [Київ.]-

Прости, дорогая детка, что не писал. В течение целой недели я ежедневно собирался уехать, но каждый день оканчивался неудачей — сердечными припадками, настолько

сильными и утомительными, что врачи (кажется опытные!) теряли голову и держали меня в постели. Но самочувствие иногда лучший учитель: я осмелился высказаться, что вся суть тут не в сердце, что оно ни при чем в этих припадках, а виноват желудок—предложил собственный метод лечения. Конечно, надо мной добродушно посмеялись и снисходительно разрешили применять метод профана, т. к. он невинен и безвреден. И я блестяще доказал, что не ошибаюсь. Если я применял свой метод, припадков не было. Не применял—и имел их 2 в день.