Оповідання та нариси - Свидницький А. П.
Дере коза лозу, а вовк козу,
вовка мужык, мужыка пан,
пана юрыста, а юрысту чортив трыста.
Народное изречение
- Приготовь мне, душечка, белье,- сказал чиновник Антон Иванович своей жене.- Завтра меня куда-то командируют.
- И ты не знаешь куда? - с удивлением сказала жена.
- Секрет.
- Так у тебя есть секрет! Я и не подозревала.
- Не от тебя, душечка. И это не мой секрет. Начальник сказал, что буду послан по секретному делу, вот и все. А куда буду послан, узнаю из адреса на пакете, который должен буду вручить начальнику города, куда буду командирован.
- Г-м! Это довольно странно,- заметила жена.
- Пожалуй, и я с тобою согласен,- сказал муж.- Но, знаешь ли, по делам, в которых замешаны евреи, по моему мнению, нельзя поступать иначе: проведают бестии, и концы в воду.
- Так ты едешь по еврейскому делу? - торопливо спросила жена.
- Только это и знаю,- ответил муж.- А в чем это дело, узнаю из пакета, который должен буду распечатать и прочесть вместе с городничим, которому повезу.
- Душечка! - воскликнула жена, обнимая и целуя своего мужа.- Довольно-предовольно и того, что едешь по еврейскому делу! Мы будем счастливы! Не правда ли, ты уже будешь умнее и привезешь пропасть денег? Душечка! голубчик! не правда ли? - лепетала жена, продолжая осыпать мужа поцелуями.
- Полно, полно,- сказал муж.- Дай говорить.
- Понимаю,- сказала тогда жена и села, насупившись.- Понимаю! Дураком родился, дураком и помрешь.
- Это я уж не раз слыхал из твоих любезных уст.
- И всегда будешь слыхать то же, пока не исправишься. Посуди сам, к чему послужила нам твоя честность? Ты едва одет, я только что не боса... А ведь ты уже скоро шесть лет на службе и занимаешь такую должность, что другой давно озолотился бы. Посмотри...- И начала называть одного за другим, кого знала нечистым на руку.- Ну? - продолжала далее.- Кто счастливее? У них лошади и фаэтоны, а ты ездишь верхом на палочке; у них кучера одеваются лучше моего мужа; а весь мой гардероб не стоит и одного платья каждой из этих чиновниц. О том же и говорить нечего, что каждая из них по будням одевается лучше, нежели я на пасху.
- Что же прикажешь делать, если такое жалованье получаю, что не раскошелишься. Простирай ножки по одежке.
- Отчего же те живут не по-нашему? Отчего у них есть все, а у нас ничего, хотя большая их части ниже тебя по службе и получают содержание меньше?
- Те? те другое дело,- сказал Антон Иванович.- Но ты ошибаешься, думая, что у них есть все, а у нас ничего. У них далеко не все есть, а у нас далеко не всего нет.
- Что же у нас есть? Говори.
Антон Иванович не отвечал.
- Молчишь,- сказала, подождавши, жена.- Молчишь, потому что сам сознаешь свою вину. Ты глуп, а они умны. Оттого они богачи, а ты нищий. Если бы ты - да что толковать! Вот давеча купец давал сто рублей, что было принять? Другой, пожалуй, и в руку поцеловал бы, а ты осерчал, разбранил. Что же вышло? Ты остался честным и не с чем на базар сходить,- картошкою перебиваешься; а у них три-четыре блюда каждый день. Да еще и смеются с тебя все и тот самый купец.
- Пусть себе,- сказал Антон Иванович, закуривая папиросу.
- Боже мой! Боже мой! - завопила жена, ломая руки,- покарал меня господь твоею честностию! Лучше бы мне в девках поседеть, нежели выйти за тебя безжалостного, за тебя бессовестного. Лучше бы выйти за последнего дурака, нежели за тебя образованного! Неуки ни в чем не нуждаются, а ты воспитывался в университете - и нищий.
- Нет, я богат! - воскликнул Антон Иванович.- Богат своею совестью.
- Купи мне на нее платье или, по крайней мере, заплату!.. Ах-ах! совесть! Наговорили с кафедры, так ты и цацкаешься. Что мне из твоей совести, из твоей учености? Голые локти? Любуйся! - сказала жена, показывая действительно голый локоть. Дешевое ситцевое платьице до того износилось, что и починить его нельзя было.
- Дай, поставлю заплату.
- Не лоскуток ли совести нашьешь? Или, может быть, кусок честности, учености?
- Ох, ох! - вздохнул Антон Иванович.
- Ох, ох! - передразнила жена.
Помолчавши несколько минут, Антон Иванович сказал: «Так приготовишь белье?»
- Приготовь сам себе,- ответила жена.- Только, пожалуйста, не зови тряпок бельем. Ты никогда не будешь в состоянии иметь белье.
На утро Антон Иванович прощался с женою.
- Если не думаешь перемениться, то лучше пропади,- сказала жена.- Оставшись вдовою, хоть буду страдать хуже теперешнего, зато буду знать, что у меня мужа нет. О детях бы ты подумал!
Антон Иванович, слушая, качал головою.
- Господи! Избавь меня от честности, как избавил от уродства,- продолжала жена, которая была, действительно, недурна.
- Друг мой! - начал Антон Иванович.- Нравственное уродство хуже физического. Последнее пропадает вместе с телом, а первое переживет тебя на сем свете. Ты унесешь и его за пределы этой жизни и оставишь детям воспоминание и позор,- сказал Антон Иванович и вышел.
- Позор! позор... Лучше позор и, по крайней мере, достаток, нежели почесть и котомка нищего... Но кто презирает у нас самых отъявленных взяточников и почитает даже лично страдающих за честность, не говоря об их потомстве? Все это не больше как фразы и фразы! Не личностям кланяются, а их средствам, и тем ниже, чем более обладатель имеет возможности жить без труда. Мало ли чего не говорят! Но «не
