Дінка - Осєєва Валентина
И к Алине оно никак не подходит. Алина у нас умная, на одних пятерках учится, она не лентяйка какая-нибудь...
– Да?.. Ну, давай оставим это пока и займемся тобой... Сейчас я погляжу, что ты знаешь, а потом составлю тебе расписание уроков, и мы будем метить прямо в пятый класс! Не весной, так осенью! – потирая свои большие ладони, с неожиданной энергией сказал репетитор. Ученик пришелся ему по душе.
Полоса везения в семье Арсеньевых завершилась еще одним, третьим событием: Марина поступила на службу.
– Вот теперь если бы хоть какую-нибудь весточку получить о папе, – тоскуя, говорила она детям. – Тогда все было бы хорошо.
Со времени приезда в Киев Марина ничего не знала о муже и очень волновалась.
Глава 4
Гулливер среди лилипутов
Приход репетитора был знаменательным событием в семье. Событие это каждый переживал по-своему. Леня ходил торжественный, подтянутый, с рассеянной улыбкой смотрел на свою комнату, на стол... Он еще никак не мог поверить, что тот самый репетитор, которого звали таким обычным именем "Вася", придет и завтра и послезавтра... Придет для того, чтобы сделать из него, Леньки, образованного человека, гимназиста...
Алина, поглядывая на Леньку, усмехалась.
– Он совсем обалдел, мама! – шептала она матери и тут же решительно добавляла: – Я буду помогать ему изо всех сил, его необходимо скорее обтесать, ведь все думают, что он наш брат!
Мышка просто радовалась, заглядывая Лене в глаза, и, забываясь, по нескольку раз в день спрашивала одно и то же:
– Леня, он еще ничего не задавал тебе? Может, нужно какую-нибудь тетрадку? Возьми у меня! И ручку мою возьми, там такое перо, что совсем не делает клякс.
Динка, необычайно любившая всякие события, не могла простить Васе, что он так бесцеремонно выпроводил ее из Лениной комнаты; она уже не встречала его веселым криком: "Идет студент!", а сухо сообщала:
– Леня, идет твой длинный Гулливер!
Динка понимала, как важно для Лени появление репетитора, но, видя общую радость, пыталась использовать ее и для себя.
– Ну давайте хоть угостимся, раз этот Вася пришел! Леня, дай мне денежек, я сбегаю за тянучками!
– Да откуда у меня деньги? – расстраивался мальчик.
Динка была сластена и по любому случаю мучила его такими просьбами.
– Жалко, жалко... К тебе репетитор пришел, а ты три копейки для меня жалеешь! А как на утесе были, так я без всякого репетитора сколько сахару там сгрызла, – обидчиво бубнила Динка.
– Да ведь мамины это деньги, на хозяйство дадены, поняла? Мы с Алиной каждый день все расходы записываем, как же я могу тебе чужие деньги давать? И так уж то тянучку впишу, то конфету "Гоголь"... Погоди, выучусь немного, тогда сам начну зарабатывать...
– Ага! Буду я еще ждать! Я к маме пристану! – пугала Динка.
– Нет, матерю ты не беспокой, у ней и так полна голова забот! На́ вот тебе на две тянучки, и отстань... Ничего на свете знать не хочешь – дай ей, подай, и кончено!
Сдвинув темные брови, мальчик растерянно рылся в своем хозяйственном кошельке... И Динке становилось жаль его.
– Не надо, – говорила она, махнув рукой. – Я уже расхотела. Я за этого Гулливера ни одной тянучки не хочу... С чего это мне радоваться, если он меня выгнал...
Время шло, и постепенно все в доме привыкли к аккуратному появлению долговязой Васиной фигуры, к его размеренным шагам и спокойному густому голосу. Однажды он попросил Марину вместо платы за урок кормить его обедом. К тому времени в кухне у Арсеньевых уже появилась веселая черноглазая украинка Маруся и взяла в свои руки все хозяйство. Вася называл Марусю профессором украинской мовы, так как она терпеливо обучала Динку украинскому языку, по-своему разъясняя ей значение непонятных слов.
– Мне было бы очень удобно обедать у вас, иначе придется терять время на столовую, а время нам с Леонидом дороже всего! – сказал Вася.
Марина согласилась, предупредив детей:
– Вася будет у нас обедать, поэтому я вас очень прошу: не поднимайте за столом шума. У нас принято так: если чего-нибудь мало, все начинают отказываться и громогласно предлагать друг другу.
– Ну, это ты скажи Мышке и Лене. Они постоянно перекладывают какие-то куски из тарелки в тарелку; конечно, чужому человеку это покажется неприлично! – заявила Алина.
– Да я только иногда, если что-нибудь вкусное, Динке... – оправдывалась Мышка.
– Ты Динке, а Леня Макаке, – расхохоталась Алина. – Вот и получается очень милая картинка!
– Одним словом, смотрите, чтобы, глядя на вас, этот самый Вася тоже не начал перекладывать со своей тарелки в Динкину! – засмеялась и Марина.
– А мне что? Кладите хоть все! Я если набегаюсь, то целого вола съем! – веселилась Динка.
В первое время, когда Васина фигура начала возвышаться в конце стола, за обедом царила такая тишина, что Динка боялась есть, чтоб не "чавкать", и, получив вкусную кость, убегала с ней на кухню.
– Та чого ты бигаешь с тою кисткою? – удивлялась Маруся. – Чи кто ее отнимае у тебя?
– Да я хочу всласть погрызть, а там репетитор...
– А хиба репетитор кисткы не грызе? – риготала Маруся.
Стесненная тишина, царившая за столом, длилась недолго. Вася держал себя очень просто, ел с аппетитом здорового человека, иногда немногословно что-нибудь рассказывал. История его жизни, которую уже знал Леня, вызвала сочувствие и споры. Вася был сыном чернорабочего. Отец его, надорвавшись на работе, умер, а мать поступила прачкой в семью инженера. Когда Вася подрос, хозяева помогли матери устроить его в гимназию на казенный счет. Вася был первым учеником; он обожал мать и мечтал, окончив гимназию, поступить на любое место, лишь бы уйти от своих благодетелей. Но мать умерла раньше, чем Вася кончил гимназию, – мальчик был только в пятом классе. Умирая, мать оставила Васю на своих хозяев.
– Конечно, я ни на что не мог пожаловаться, это были вполне интеллигентные люди. И все же я ушел, я ненавидел всякое благодеяние, я не мог есть за их столом... – сказал Вася.
– Но как же они отпустили вас? – с горечью спросил Леня.
– Какое там отпустили! Они и уговаривали меня, и просили именем матери, и высылали мне по почте деньги... – Вася махнул рукой. – Одним словом, я им наделал много хлопот и все-таки не вернулся. Набрал уроков, голодал, ходил в рваных ботинках, но зато знал, что никому не обязан...
Леня покачал головой:
– Как же так можно?.. Ведь они хорошие люди.
– Да, неплохие. Очень неплохие, они и мать мою не обижали – последнее время она у них почти не работала, – летом брали нас с ней в имение... Хорошие люди, но я всегда видел в них "благодетелей", и это унижало меня.
История Васи взволновала Арсеньевых, и, когда Вася ушел, они продолжали бурно обсуждать ее.
– Ну и бессовестный! Просто неблагодарный! – возмущалась Алина.
– Ах, нет, нет! Так нельзя судить, мы же многого не знаем! – защищая Васю, говорила Мышка.
– Конечно. Но если эти люди обещали умирающей матери поставить ее сына на ноги, то я могу себе представить, как они себя чувствовали, когда он ушел... Ушел на голодную жизнь, совсем еще мальчиком... в шестом классе, – вздохнула Марина, исподволь с тревогой наблюдавшая за Леней.
Леня долго молчал, потом, словно про себя, мрачно сказал:
– Не прижился он... Чужим себя чувствовал, а каждый день чужой хлеб есть не будешь. Вот и ушел.
– А ты прижился! Ты уже никуда не уйдешь! – встрепенулась вдруг Динка и с тревогой взглянула на мать.
– У меня четверо детей, – задумчиво сказала Марина. – Разве бросил бы меня мой сын с тремя девчонками? – Она покачала головой и ответила себе сама: – Нет, никогда!
– Никогда! – серьезно подтвердил Леня.
– Так он же не чужой, он наш! А этот Гулливер вообще чужеватый ко всем людям, у него и лицо такое жесткое, как камень! Он сам никого не любит! – кричала Динка.
Леня вдруг хитро улыбнулся:
– А вот походит к нам и оттает маленько. Захолодал он со смерти матери, а обогреется и человеком станет в лучшем виде. А я уже привык к нему, мне он самый лучший...
Устав от занятий и целого дня беготни по урокам, Вася усаживался в кресло около пианино и, вытянув свои длинные ноги, отдыхал, невольно проникаясь теплом окружающей обстановки. За окнами сеялся мелкий дождь; прохожие, низко наклонив головы, спешили домой; по опустевшим вечерним улицам носился сердитый ветер, а в уютной маленькой столовой ярко горела печка. Марина любила живой огонь, и потому дверцы печки были всегда открыты, и там красными, синими и розовыми огоньками вспыхивали догорающие поленья. Не зажигая огня, Марина присаживалась к пианино и начинала что-нибудь тихонько наигрывать по памяти. Собирались девочки, залезали с ногами на кушетку, Леня придвигал свой стул поближе к Васиному креслу.
– Вася! – капризно говорила Динка, переступая через вытянутые на середину комнаты Васины ноги. – Уберите ваши большие ноги, мы боимся таких больших ног! Задвиньте их куда-нибудь под стол!
– Дина! – строго останавливала сестру Алина.
А Мышка, боясь, что Вася обидится, поспешно смягчала ее слова:
– Ничего, ничего, Вася. Это же просто такие башмаки...
– А вы тоже боитесь? – спрашивал Вася, подбирая ноги.
– Нет, что вы... Я их обхожу, здесь же много места...
Ко всем членам семьи Арсеньевых Вася относился строго и придирчиво, одна только Мышка неизменно вызывала в нем тихое умиление. Часто, сидя в своем кресле, Вася, забывшись, смотрел на разлетающийся венчик тоненьких волос вокруг Мышкиной головы, на мелкие веснушки, рассыпанные на курносом и удивительно светлом лице девочки...
– Когда я смотрю на нее, мои глаза отдыхают, и вся усталость, вся накипь дня смывается с моей души, как черная копоть, – с восторгом говорил Вася своему ученику и тут же, взъерошив свои густые волосы, привычно удивлялся: – И как это в одной семье, у одной матери могут быть такие разные дети? Динка и Мышка! Как их сравнить?
– А я их и не сравниваю... Я для Мышки в огонь и в воду полезу, а без Макаки я и одного дня не проживу! – горячо говорил Леня.
Вася искренне хохотал:
– Смотри, смотри, эта твоя Макака может за один час всю твою жизнь вверх тормашками перевернуть!
– Это она может! Она еще не то может! – с гордостью согласился Леня и, улыбаясь, просто добавил: – Вот за то и люблю!
У Васи с Леней почти с первого дня установились крепкие, дружеские отношения.
