Собор Парижской Богоматери - Гюго
Все три «дамуазель» («дамами» в то время называли женщин знатного происхождения) болтали наперебой.
- Прибавим шагу, дамуазель. Майетта, - говорила, обращаясь к провинциалке, самая младшая и самая толстая из них. - Боюсь, как бы нам не опоздать; в Шатле сказали, что его сейчас же поведут к позорному столбу.
- Да будет вам, дамуазель Ударда Мюнье! - возражала другая парижанка. - Ведь он же целых два часа будет привязан к позорному столбу. Времени у нас достаточно. Вы когда-нибудь видели такого рода наказания, дорогая Майетта?
- Видела, - ответила провинциалка, - в Реймсе.
- Могу себе представить, что такое ваш реймский позорный столб! Какая-нибудь жалкая клетка, в которой крутят одних мужиков. Эка невидаль!
- Одних мужиков! - воскликнула Майетта. - Это на Суконном-то рынке! В Реймсе! Да там можно увидеть удивительных преступников, даже таких, которые убивали мать или отца! Мужиков! За кого вы нас принимаете, Жервеза?
Очевидно, провинциалка готова была яростно вступиться за честь реймского позорного столба. К счастью, благоразумная дамуазель Ударда Мюнье успела вовремя направить разговор по иному руслу.
- Кстати, дамуазель Майетта, что вы скажете о наших фландрских послах? Видели вы когда-нибудь подобное великолепие в Реймсе?
- Сознаюсь, - ответила Майетта, - что таких фламандцев можно увидать только в Париже.
- А вы заметили того рослого посла, который назвал себя чулочником? спросила Ударда.
- Да, - ответила Майетта, - это настоящий Сатурн.
- А того толстяка, у которого - лицо похоже на голое брюхо? - продолжала Жервеза. - А того низенького, с маленькими глазками и красными веками без ресниц, зазубренными, точно лист чертополоха?
- Самое красивое - это их лошади, убранные по фламандской моде, - заявила Ударда.
- О, моя милая, - перебила ее провинциалка Майетта, чувствуя на этот раз свое превосходство, - а что бы вы сказали, если бы вам довелось увидеть в шестьдесят первом году, восемнадцать лет тому назад, в Реймсе, во время коронации, коней принцев и королевской свиты? Попоны и чепраки всех сортов: одни из» дамасского сукна, из тонкой золотой парчи; подбитой соболями; другие - бархатные, подбитые горностаем; третьи - все в драгоценных украшениях, увешанные тяжелыми золотыми и серебряными кистями! А каких денег все это стоило! А красавцы пажи, которые сидели верхом!
- Все может быть, - сухо заметила дамуазель Ударда, - но у фламандцев прекрасные лошади, и в честь посольства купеческий старшина дал блестящий ужин в городской ратуше, а за столом подавали засахаренные сласти, коричное вино, конфеты и разные разности.
- Что вы рассказываете, соседка? - воскликнула Жервеза. - Да ведь фламандцы ужинали у кардинала, в Малом Бурбонском дворце!
- Нет, в городской ратуше!
- Да нет же, в Малом Бурбонском дворце!
- Нет, в городской ратуше, - со злостью возразила Ударда. - Еще доктор Скурабль обратился к ним с речью на латинском языке, которою они остались очень довольны. Мне рассказывал об этом мой муж, а он библиотекарь.
- Нет, в Малом Бурбонском дворце, - упорствовала Жервеза. - Еще эконом кардинала выставил им двенадцать двойных кварт белого, розового и красного вина, настоянного на корице, двадцать четыре ларчика двойных золоченых лионских марципанов, столько же свечей весом в два фунта каждая и полдюжины двухведерных бочонков белого и розового боннского вина, самого лучшего, какое только можно было найти. Против этого-то, надеюсь, вы возражать не станете? Мне все известно от моего мужа, - он пятидесятник в городском совете общинных старост. Он еще нынче утром сравнивал фландрских послов с послами отца Жеана и императора Трапезундского; они приезжали из Месопотамии в Париж при покойном короле, и в ушах у них были кольца.
- А все-таки они ужинали в городской ратуше, - ничуть не смущаясь пространными доводами Жервезы, возразила Ударда, - и там подавали такое количество жаркого и сластей, какого никогда еще не видели!
- А я вам говорю, что они ужинали в Малом Бурбонском дворце, но прислуживал им Ле Сек из городской стражи, и вот это-то вас и сбивает с толку.
- В ратуше, говорят вам!
- В Малом Бурбонском, милочка! Я даже знаю, что слово «Надежда» над главным входом было иллюминировано цветными фонариками.
- В городской ратуше! В городской ратуше! И Гюсон-ле-Вуар играл там на флейте!
- А я говорю, что нет!
- А я говорю, что да!
- А я говорю, что нет!
Толстая добродушная Ударда не собиралась уступать. Их головным уборам уже грозила опасность, но в эту минуту Майетта воскликнула:
- Глядите: сколько народу столпилось там, в конце моста! Они на что-то смотрят.
- Правда, - сказала Жервеза, - я слышу бубен. Должно быть, это малютка Смеральда выделывает свои штучки с козой. Скорей, скорей, Майетта, прибавьте шагу и поторопите вашего мальчугана. Вы приехали сюда, чтобы поглядеть на диковинки Парижа. Вчера вы видели фламандцев, нынче нужно поглядеть на цыганку.
- На цыганку! - воскликнула Майетта, круто поворачивая назад и крепко сжимая ручонку сына. - Боже меня избави! Она украдет у меня ребенка! Бежим, Эсташ!
Она бросилась бежать по набережной к Гревской площади и бежала до тех пор, пока мост не остался далеко позади. Ребенок, которого она волокла за собой, упал на колени, и она, запыхавшись, остановилась. Ударда и Жервеза нагнали ее.
- Цыганка украдет вашего ребенка? - спросила Жервеза. - Что за нелепая выдумка!
Майетта задумчиво покачала головой.
- Странно, - заметила Ударда, - ведь и вретишница того же мнения о цыганках.
- Что это за «вретишница»? - спросила Майетта.
- Это сестра Гудула, - ответила Ударда.
- Кто это сестра Гудула?
- Вот и видно, что вы приезжая из Реймса, если этого не знаете! сказала Ударда. - Затворница Крысиной норы.
- Как, - спросила Майетта, - та самая несчастная женщина, которой мы несем лепешку?
Ударда утвердительно кивнула головой.
- Она самая. Вы сейчас увидите ее у оконца, которое выходит на Гревскую площадь. Она думает то же самое, что и вы, об этих египетских бродяжках, которые бьют в бубен и гадают. Никто не знает, откуда у нее взялась эта ненависть к египтянам и цыганам. А вы, Майетта, почему их так боитесь?
- О! - воскликнула Майетта, обхватив белокурую головку своего ребенка. - Я не хочу, чтобы со мной случилось то, что с Пакеттой Шантфлери.
- Милая Майетта, расскажите нам эту историю! - воскликнула Жервеза, беря ее за руку.
- Охотно, - ответила Майетта. - Вот и видно, что вы парижанка, если не знаете этой истории! Так вот… Но что же мы остановились? Рассказывать можно и на ходу… Так вот, Пакетта Шантфлери была хорошенькой восемнадцатилетней девушкой как раз в то время, когда и мне было столько же, то есть восемнадцать лет тому назад, и если из нее не вышло, подобно мне, здоровой, полной, свежей тридцатишестилетней женщины, имеющей мужа и ребенка, то это ее
