Дінка - Осєєва Валентина

Я могу опять утонуть, если захочу.

– Уходи и не бормочи тут! Сама не читаешь и другим не даешь. Уходи с террасы! – гонит ее Алина.

Динка не сопротивляется. Но в саду уже становится темно, и идти некуда. Динка смотрит на усыпанную камнями дорожку, на черную землю под цветами. Алина зажигает на террасе лампу с зеленым абажуром. Зеленовато-желтый свет падает на дорожку.

"Сейчас провалюсь сквозь землю, – думает Динка. – Сяду к черту на сковородку и скажу: "Зажарь меня и сожри с косточками". А черт скажет: "Ты в бога не веришь, тебя жарить нельзя".

Динка глубоко вздыхает. Неправда все это, никакого черта нет. Если бы он и был, то даже на сковородке ей нет места. Все ее прогнали, бросили. Мама с Катей сидят в кухне. Там тоже горит огонек. Наверное, они чинят белье для Никича. А Никич лежит в своей палатке и ни о чем не думает. Может, он спит? А может, проснулся, но не хочет выходить? "Пойду к Никичу", – решает Динка.

Но калитка громко хлопает, и в наступающих сумерках вырастает высокая фигура.

– Дядя Лека! – кричит Динка, мгновенно забывая все свои горести. – Дядя Лека приехал!

Глава 11

Дядя Лека

– Дядечка! Дядечка! – раздаются за спиной Динки радостные голоса сестер, но она первая влетает в широкие объятия дяди Леки, виснет у него на шее, вдыхает знакомые запахи табака и леса.

Дядя Лека служит лесничим и всегда живет в лесу. Он приезжает редко и ненадолго, но когда он приезжает, то все в доме становится праздничным. Олег Леонидович – страстный охотник. Зимой у Марины перед кроватью лежит рыжая шкура убитого им медведя, а у детей не переводятся меховые варежки и беличьи телогрейки.

– Мама! Катя! Дядя Лека приехал! – кричит Алина.

Марина и Катя бегут по дорожке.

Олег Леонидович обнимает сестер и, заглядывая им в глаза, спрашивает:

– Ну, как вы тут? Живы, здоровы?

Олег – высокий, худой, голубоглазый. На нем охотничья куртка и желтые краги. Когда он стоит рядом с сестрами, то всем сразу бросается в глаза удивительное сходство всех троих. У них одинаковые вьющиеся волосы, голубые глаза. Только у Кати волосы немного темнее и глаза зеленые, но и ее часто путают с Мариной.

– Сестреночки мои, голубочки. Никак я не мог раньше вырваться, – целуя то одну, то другую сестру, говорит Олег. – Как вам тут живется? Как бедуется?

Сестры наперерыв что-то рассказывают ему, что-то шепчут на ухо и спрашивают; он отвечает сразу обеим, и к дому они идут втроем, тесно обнявшись и улыбаясь друг другу.

А дети, подпрыгивая, бегут сзади, и даже Алина не подходит к дяде Леке, чтобы не помешать маме и Кате хорошенько поздороваться и излить свою радость.

Олег – старший и единственный брат Марины и Кати. Они рано лишились матери и, когда отец женился на другой, тяжело страдали от сурового обращения мачехи. Единственной воспитательной мерой воздействия этой злой женщины были розги. Особенно доставалось Марине, потому что Катя была еще маленькой, а Олег уже учился в городе. Приезжая на каникулы и видя жестокое отношение мачехи к сестрам, Олег пробовал жаловаться отцу, но отец был болен, редко выходил из кабинета, и мачеха умела убедить его, что мальчик не желает считаться с ней, как с матерью, и нарочно клевещет на нее отцу. Олега перестали брать на каникулы домой, он терзался, писал отцу умоляющие письма, но мачеха жгла их, не передавая.

Однажды Олег самовольно вырвался из пансиона и тайком приехал домой. Прорвавшись к отцу, он потребовал отдать ему обеих сестер или выгнать мачеху. Впервые после смерти матери отец откровенно объяснился с сыном и поверил ему. Олег получил разрешение взять Марину и поместить ее в частный пансион. Катя оставалась дома, но, когда через год отец умер, старший брат, приехав на похороны, тайком увез младшую сестру к себе. Боясь погони, он долго прятал сестру у знакомых, но мачеха и не думала разыскивать детей, не пробовала вернуть их домой и совершенно не интересовалась, на что они живут. Олег, боясь, что она потребует от него сестер, никогда не обращался к ней за помощью. В шестнадцать лет он уже окончил пансион и работал в частной конторе переписчиком, а в свободные часы бегал по урокам. Эти средства давали ему возможность платить в пансион за Марину и кое-как перебиваться с маленькой Катей.

Время шло, старшая сестра подрастала и становилась в помощь брату; оба они, нагрузившись уроками, воспитывали младшую сестру. Катя долго не могла забыть истязания мачехи, она росла угрюмым, недоверчивым ребенком, дичилась чужих людей. Нежные заботы и ласки брата и сестры постепенно изменили ее характер, но на нем навсегда остался отпечаток грусти и суровости.

Выйдя замуж, Марина взяла Катю к себе и с тех пор никогда с ней не расставалась. Олег женился, но по-прежнему заменял сестрам отца. Мачеху они больше никогда не видели, и от тяжелого детства у всех троих осталась только страстная, нежная привязанность друг к другу. Поэтому и сейчас приезд Олега был большим праздником для сестер.

"Ты такой худой, Олежка! Поживи хоть немного с нами, отдохни", – каждый раз просили Марина и Катя.

Но Олег никогда не отдыхал. Способный и деятельный, он вечно что-то изобретал и продавал свои маленькие изобретения какой-нибудь фирме, служил лесником, охотился и баловал сестер подарками. В революционной деятельности семьи Арсеньевых он не принимал прямого участия, хотя охотничий домик его в лесу был постоянным и надежным местом для укрывающихся от полиции революционеров. Там же хранилась и подпольная типография, вывезенная с элеватора.

– Вон бежит Лина! – освобождаясь от сестер, сказал Олег и пошел навстречу Лине. – Здравствуй, здравствуй, моя Лина, чернобровая дивчина! – шутливо запел он, протягивая ей руку.

– Гость ты наш неописуемый! – запричитала Лина, на ходу вытирая раскрасневшееся лицо широким рукавом. – Заявился наконец, долгожданный наш!

– Заявился! Заявился! И прямо к чаю! – шутит Олег.

– Здрасьте, Олег Леонидович! – церемонно закончила свои причитания Лина, подходя ближе и протягивая дощечкой руку. – Вот радости-то! – снова затараторила она. – А мне нынче под утро крыса приснилась! Так и сигаеть вкруг меня, так и сигаеть! Ну, думаю, обязательно гость какой-нибудь неописуемый заявится! Встала утресь и давай пироги ставить!

– Пироги? Ну и молодец ты, Лина! То-то и мне нынче приснилось, что я вокруг твоих пирогов так и сигаю, так и сигаю! – шутит Олег.

– Ишь насмешник! – хохочет Лина и, махнув рукой, бежит в кухню. – Катя, становь чашки, сейчас самовар несу!

За чаем Олег дурачится с детьми, показывает фокусы, вытаскивает из рукава то вилку, то нож. Повеселевшая Динка не сводит с него глаз; Алина обязательно хочет подловить дядю Леку и заглядывает ему в рукав; неисправимая читальщица Мышка держит на коленях недочитанную книгу и, пробегая тайком страницы, смеется из вежливости. Но она смеется невпопад, потому что, углубившись в чтение, не видит никого из окружающих.

– Мама, лежачего не бьют? – неожиданно спрашивает она, поднимая голову от книги.

За столом раздается общий хохот. Мышка сильно смущается и вместе с книгой юркает под стол. Но когда хохот утихает, из-под скатерти снова показывается ее голова с прямыми прядями белых волос.

– Лежачего не бьют? – тихо и настойчиво повторяет она свой вопрос.

– Ха-ха-ха! Как раз бьют! – бойко отвечает Динка.

– Ого! – поднимает брови Олег и с комическим недоумением смотрит на Марину.

Сестра отвечает ему легким пожатием плеч, но щеки ее розовеют. А Динка уже уносится мыслями на берег, где лежат рядышком два ее врага – Минька и Трошка.

– Еще как бьют! – с удовольствием говорит она.

– Ну, это ты врешь! – вмешивается Олег. – Кто же бьет лежачего?

– Если человек лежит, значит, он уже сдался. Он беззащитный, а кто же бьет беззащитного? – серьезно спрашивает мать.

– В общем, этот лежачий может быть и не в прямом смысле слова лежачий, но как ей объяснить? – с улыбкой поворачивается к сестре Олег.

Но Динка снисходительно улыбается и щурит глаза:

– Лежачего не бьют, ну да... Пускай встанет и сам даст по шее?

– Кто встанет? – спрашивает Катя. Динка настораживается. Она всегда настороже, когда в разговоре принимает участие Катя.

– Ну, если этот лежачий вдруг встанет и сам начнет бить? – спрашивает она.

– Динка, видно, подразумевает драку и хочет знать, как ей поступить, если враг ее уже упал и лежит, – догадывается Олег.

– Да, – хитро улыбается Динка. – Как быть, если он лежачий?

– Ну, если он упал, значит, ты оказалась сильнее. Зачем же тебе пользоваться своей силой и бить его еще? – пожимает плечами мама. – Ведь это же нечестно!

– А если он не упал, а просто спит. Вот я так иду, иду, а он спит... Он тоже лежачий? И его тоже нельзя трогать? – заинтересовывается Динка.

– Ну, это уж совсем подло, Дина! – хмурится мать. – Как ты не понимаешь таких простых вещей!

– А если человек просто упал... За ним гнались, а он бежал, бежал и упал – вот тогда разве можно его бить, мама? – взволнованно спрашивает Мышка, все еще находясь во власти прочитанной страницы.

– Есть такие негодяи, что и бьют, – серьезно отвечает Олег. Но Динка не согласна. Ей сразу представляется, как главный ее враг, Минька, вдруг вскочил и удирает от нее во все лопатки; у Миньки длинные ноги, его бы ни за что не догнать, но вот счастье: Минька споткнулся и упал!

– Ого-го! – хохочет вдруг Динка. – Лежачего не бьют? А сидячего? Упал! Ого-го! Так я бы ему крикнула: сядь, убоище, сядь!

– А ты не знаешь, кто упал! Ты не знаешь! – вдруг обрушивается на сестру Мышка.

– А я посмотрю на его харю, так сразу узнаю! – старается перекричать ее Динка.

Взрослые озадаченно смотрят друг на друга. Олег вдруг разражается громким хохотом.

– Я пропал, Марина! Я пропал! – хохоча, повторяет он. – Твое изысканное воспитание дает блестящие результаты! Ха-ха! Я погиб!

Катя, зараженная смехом брата, тоже начинает смеяться.

– Да перестань, Олег! С ней же ничего нельзя предвидеть! – оправдывается Марина, с трудом удерживаясь сама от смеха. – Динка, ты совсем не понимаешь, что болтает твой язык! Ведь мы смеемся над твоей глупостью! – говорит она дочке.

– Это плохие слова, Дина, и маме стыдно за тебя! – вступает Алина, не понимая, как могут смеяться взрослые, видя такое безобразие. – Надо говорить "лицо", а не так, как ты... – поправляет она сестру.

– У хорошего – лицо, у плохого – харя, – решительно заключает Динка.

– Правильно! – вскакивает вдруг Олег. – У хорошего – лицо, у плохого – харя! Коротко и ясно! Марочка, не сбивай ее!

– Нет, неправильно! Это грубое слово, и если она сама может его произносить, то другим противно слушать! – горячится мать.

– Она не должна даже знать таких слов! – вставляет Катя.

– Ну а если узнала? И совершенно правильно поняла их? Так чего вы от нее хотите?

Динка со снисходительной усмешкой смотрит на взрослых.