Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

Обнимаю тебя. Целую.

Твой.

113.

[Березень 1907 р., Чернігів.]

Хорошо, моя голубка, я буду каждый раз писать тебе чем я занят. Но не лучше ли рассказать при встрече: ведь в письме многого не скажешь. Напрасно ты так относишься к своим запискам. Я их так люблю; каждое твое слово мне дорого и мило бесконечно. Даже когда ты упрекаешь меня. Ведь для меня нет ничего лучше моей любимой Шурочки. Хочу видеть тебя. Можно ли сегодня, в обычное время, на прежнем месте? Очень хочу. Напиши. Целую и обнимаю мою голубку, мое сердце, мою милую, дорогую Шурочку.

Твой.

114.

[20 березня 1907 р.. Чернігів.]

Сердце! Не могу помириться, нет не могу помириться с тем, что я сегодня не прижму тебя к сердцу. Как-то невольно в такие дни, как сегодня, ярче, сильнее становится желание быть вместе.

Боюсь, что вместо веселого, счастливого, сегодняшний день будет для меня грустным. Но все таки, быть может, сильнее еще буду любить тебя, мое далекое счастье. Буду мысленно целовать тебя и ласкать, буду говорить тебе самые горячие слова любви, какие только подскажет сердце, самые искренние пожелания.

Будь хоть ты счастлива и весела сегодня, моя Шурочка любимая, и вспомни обо мне. Значит — до завтра, если только погода не помешает. Жду с нетерпением. Целую и люблю одинаково горячо.

Твой.

115.

[Весна 1007 р.]

Доброго утра, детка! Когда любимое существо так далеко от тебя, когда о нем мало знаешь—всегда живешь в тревоге. Так и со мной. Вчера ты не могла написать, а я уже беспокоюсь: не случилось ли чего с тобой, не имела ли ты какой-нибудь неприятности. С большим нетерпением ожидаю сегодняшней встречи. С самого утра воображение уже действует: я слышу твой голос, вижу твои глаза, ощущаю теплоту твоей руки. Чувствую вкус твоего поцелуя и уже заранее дрожу от наслаждения. Какой будет длинный день! Какой томительный!

Испытываешь ли ты что-либо подобное? Я очень хотел бы знать-

Как подумаю, что только сегодня до будущей недели мы можем увидеться — просто зло берет. Ну, не могу я без тебя существовать — просто сил не имею. Целую тебя, мое золотое счастье, моя радость, моя жизнь, мой воздух, без которого нельзя дышать. До вечера.

Твой.

[Весна 1907 р., Чернігів.]

Дай губки, Шурочка! Здравствуй, мое счастье. Видел тебя во сне всю ночь. Мы были в Крыму, ты на меня рассердилась за что-то и от огорчения я проснулся. Но, право, я предпочел бы быть возле тебя даже в то время, когда ты сердита, чем на таком далеком расстоянии. Хочу тебя видеть, не могу без тебя жить. Люблю тебя, моя жизнь; целую твои губки, такие вкусные.

Твой.

117.

[Весна 1907 р., Чернігів.]

Добрый день, моя радость. Так грустно, что я не могу поцеловать тебя сейчас. Нет! Долой грусть! Пока согревает мою жизнь уверенность, что ты меня любишь, я буду бодр и счастлив.

Хотя признаюсь, что не всегда бываю в таком оптимистическом настроении. Особенно за своей работой. Иногда мне так хочется услышать твое мнение о том, что я написал; мне кажется, что ты своей чуткой душой разъяснила бы мои сомнения, мои затруднения, осветила бы то, что ускользает, неясное, в моем воображении и пропадает для меня бесследно. Я уверен, что ты была бы прекрасным товарищем мне и с нетерпением, часто мучительным, жду того времени, когда мы уже неразлучно будем вместе.

Хотя вера в наше будущее счастье никогда не оставляет меня, но порой мне очень тяж[ело] лишаться твоего общества, особенно надолго. Если ты понимаешь меня, то, конечно, позволишь мне чаще видеть тебя. И сейчас я горю нетерпением. Когда же, милая? Ведь без тебя трудно, горько, невыносимо.

Целую бесконечно, но своей жажды не утоляю. Люблю тебя, Шурочка моя.

Л ^ Твой.

118,

[Весна 1907 р., Чернігів.]

Ты не сердись на меня, любимая, за короткое письмо. Я заспал. Эти два дня, как мы не виделись, прошли для меня очень скверно: все время мне не давала покоя сильная головная боль, плохо спал, едва работал. Сегодня мне лучше, и мы непременно увидимся. Приходи же, мое сердце. Вчера я поймал себя на ревности — и мне сделалось стыдно. Когда ты смеялась другому, а на меня едва взглянула, меня что-то кольнуло в сердце. Не смейся, это прошло, я овладел собой.

До свидания, единственная, любимая детка. До поцелуя, которого я так жажду. Хорошо ли ты провела последние 2 дня? Здорова ли, любишь ли меня? Мне кажется, что ты почему-то недовольна мной. Правда ли?

Целую и люблю свою голубку горячо.

Твой.

119.

[Червень 1907 р., Чернігів.]

Добрый день, моя светлая радость. Сегодня я проснулся с мыслью о тебе, дорогая Шурочка, и сознание, что ты меня любишь, сделало меня таким счастливым. Пожелаю тебе такого счастья на всю жизнь, какое я сейчас переживаю. Скажу два слова о том, как я провел время.

Суббота прошла у меня за Десной 24 и в театре; слушал оперетку. Вчера так сильно захотелось мне видеть тебя, что я дважды ходил в город в надежде встретить тебя и похитить хоть на часок. Но, конечно, как и всегда, безрезультатно.

Чувствую себя сейчас хорошо; меня поддерживает перспектива нашего свидания в среду. Жду с нетерпением.

Писать тебе ежедневно мне не надоело. Ведь мне хочется сказать тебе хоть несколько слов о себе и узнать не случилось ли с тобой чего-нибудь особенного.

Ты, голубка моя, не стесняйся: когда можешь и хочешь, пиши больше, когда это неудобно — я буду доволен и двумя-тремя словами. До свидания, сердце мое! Любимая, славная Шурочка. Целую тебя и обнимаю, и ласкаю, и люблю крепко.

Среда. [13.VI 1907 р., Чернігів.]

Не везет мне, моя дорогая деточка! Всю неделю стояла чудная погода, а в день, когда я, наконец, мог увидеть тебя, дождь. За то тебе повезло, как всегда и во всем: ты хотела, чтобы мы увиделись только в следующий вторник (19-го) — и так оно и выйдет: раньше вторника мне нельзя будет придти к тебе. Почему всегда выходит так, как ты хочешь, все слушает тебя, все тебе подчиняется, даже погода.

Но, право, мне не до шуток. Вообрази себе человека которому закрыли рот и не дают дышать; живописца, который ослеп, музыканта—оглохшего. Это буду я. Ты мне необходима, как воздух, как живописцу краски и музыканту звуки. А, между тем, я тебя не имею — и чувствую себя очень несчастливым. Как ни стараюсь увлечься работой в надежде, что это заменит тебя — ничего не выходит: тоскую и проклинаю судьбу и ничего у меня не выходит. Вот уже 2 дня по 12 часов в сутки пишу и все недоволен. Если бы я увидел тебя сегодня хоть на часик — у меня было бы совсем иное настроение, явился б подъем и работа моя подвинулась бы сразу.

А теперь жди вторника! Право я завидую твоему хладнокровию и спокойствию: ты можешь ждать, а мне тяжело. Тяжело без твоих ласк, тяжело ничего не знать о тебе. Что ты переживаешь, не случилось ли чего с тобой, здорова ли ты — н ничего, буквально ничего, не знаю и это приводит меня порой в отчаяние.

Голубка моя, хоть веселись за это время, гуляй, будь здорова. Я не хотел бы, что бы ты испытала настроение, подобное моему.

Вот сейчас пойду на почту (8 час.) и какое счастье было бы встретить тебя. Но это напрасные мечты — мне не везет, я тебя не увижу и ничего не узнаю о тебе до вторника. А если во вторник опять дождь? Что тогда? Не хочу думать об этом. Но если бы так случилось, приходи попозже, часов в 8, 9, все равно — лишь бы увидеть тебя хоть на минуту. Если нельзя будет, если весь вечер будет лить дождь, тогда я опять напишу тебе и мы условимся. А теперь до вторника, до 7 или Iх ± часов. Любишь ли ты меня? Целую и люблю и дышу только гобой, мое счастье и мое горе.

Твой.

121.

[ИЛVI 1907 р., Чернігів.]

Здравствуй, моя милая, моя весна!

Я очень был счастлив, что хотя издали увидел тебя вчера. Целых три дня я был неспокоен—все мне казалось, что ты лежишь в постели, что ты заболела. Здорова ли ты совсем, придешь ли сегодня? Я жду тебя, моя радость, моя голубка. Хочу видеть и целовать тебя, хочу услышать, что ты меня любишь. В среду и в четверг я буду занят—и если ты не придешь сегодня, мы могли бы увидеться только в пятницу, а это ужасно далеко.

Я здоров, три дня проскучал без тебя и если мне было чорошо — то только тогда, когда о тебе думал. Что ты делала в эти дни, голубка моя? Я все рремя провел с детьми, гулял, катался.

Увидимся сегодня? Буду ли целовать мою милую? Хочу, очень хочу. Пока целую мысленно, но не менее жарко. Обнимаю. Люблю.

Твой.

122.

(Червень 1907 р, Чернігів.)

Дорогая! Если получишь неприятное письмо, вызванное анонимом25, не отвечай, не посоветовавшись со мной. Буду сегодня. Жди, если и опоздаю немного. Если мне не удастся придти сегодня, то увидимся завтра. Хорошо? люблю тебя и целую крепко.

Твой.

123.

[Червень 1907 р., Чернігів.]

Почему вчера не пришла, мой друг? Неужели погода испугала тебя. Я прождал тебя целый час и все думал, здорова ли ты — ведь вчера ты выглядела очень неважно. Не огорчайся, дорогая, случившимся20. Все это пустяки по сравнению с нашим чувством. Я вот более огорчен, что не видел тебя вчера и что сегодня и завтра опять не увижу. Приходи в пятницу, часов в 7. Хорошо? А как тебе нравится этот подлый аноним? Я уклонился от объяснений — ни да, ни нет. Так пока лучше. На все придет время. Не огорчайся же, голубочка, и будь здорова. Целую крепко, прикрепко, как люблю.

Твой.

Среда. [Червень 1907 р., Чернігів.]

Милая. Грустно мне было читать твое письмо, которого я ожидал с таким нетерпением. Я его целовал — и мне казалось, что целую тебя и хоть немного успокою. Не грусти, моя дорогая. Все будет хорошо, мы будем счастливы и вознаградим себя за все лишения — порукой тому наша любовь. Верь, что и мне не легко переносить разлуку, что и я тоскую и высчитываю дни, когда мы, наконец, увидимся и благословляю всякую минуту, канувшую в вечность, так как всякое умершее мгновение приближает тебя ко мне.

Я очень сожалел, что ты не была на вечере, который прошел очень мило — и для меня был бы великолепным, если бы ты была на нем. Знаешь, мое сердце, я только и ощущаю жизнь, когда тебя вижу, даже совестно становится уходить так в личную жизнь, в свое счастье. А, однако, сегодня я не показался тебе: у меня так разболелся глаз, что я не хотел тебе показывать его, чтобы ты не беспокоилась. Лежу и прикладываю компрессы, к пятнице, надеюсь, пройдет все.

Письма к тебе не читал, но твой ответ видел: ты написала так хорошо, что я не удержался и похвалил тебя вслух.

Болезнь моего глаза на этот раз радует меня: я имею горькое утешение, что я все равно не мог бы видеться с тобой, если бы даже все было по старому.

Хуже всего, что не могу ни читать, ни писать, ни гулять.

За то думаю о тебе, вспоминаю все наши встречи, твой

голос, твои слова и мне все кажется, что меня кто-то сейчас

назвал "комиком", кто-то бесконечно— милый и дорогой.