Дінка - Осєєва Валентина

Марина и Катя двинулись ей навстречу; дети тоже встали со своих мест.

– Милушки вы мои, родные мои! – зазвенел вдруг голос Лины. – Нет у меня ни отца, ни матери, одни вы у меня на свете! – Она низко поклонилась.

Малайка, потерявший сразу всю важность, скосил на Лину свой черный глаз и так же неловко поклонился.

– Поблагословите меня, родные мои, на законный брак, на любовь и согласие... – певучим голосом сказала Лина.

Марина и Катя бросились к ней, обняли ее.

– Лина! – в один голос вскрикнули младшие дети. Алина беспокойно заморгала ресницами.

– Будь счастлива, Линочка... верная, родная моя подруженька! – вспомнив сразу элеватор и прожитые вместе годы, сказала Марина.

– Будь счастлива, Линочка! – повторила за ней растроганная Катя.

Лина, плача навзрыд, обняла обеих сестер. Глаза Малайки тревожно забегали по всем лицам.

– Зачим плакать? – беспомощно засуетился он. – Зачим плакать?!

– Лина! – расталкивая всех, закричала Динка. – Почему ты плачешь? Я не хочу такой свадьбы! Я не хочу, чтобы ты плакала!

– Дитятко мое выхоженное... – прижала ее к себе Лина.

– Конечно! При чем тут слезы? – быстро и весело сказала Марина. – Ведь это радость, что вы поженитесь!.. Дети, поцелуйте Лину и Малайку! У нас большая радость!

– Поздравляю тебя, Малайка! Лучшей жены во всем свете не сыскать тебе! – поддержала сестру Катя.

– Какой лучше... где есть лучше?.. – заулыбался Малайка, отвечая на объятия и поцелуи.

Лина перестала плакать. Дети с мокрыми лицами лезли целоваться то к ней, то к Малайке.

Ой, и что ж то за шум учинився,

Что комар та на мухе ожинився! —

запел вдруг никем не замеченный и подошедший к террасе Олег. Начались новые поздравления, пожелания счастья... Малайка снова засиял как солнце. Лина, обняв детей, тоже улыбалась на громкие шутки Олега, но с лица ее не сходило печальное и торжественное выражение покорности своей будущей судьбе.

– Ну, Малай, не девушку отдаем мы тебе, а жемчужину! Береги ее пуще глаза! – поздравляя Малайку, сказал Олег.

– Будем беречь, будем смотреть! Как чуть заплачет, сичас сажаем пароход, везем к барина Мара, чтоб не скучал... – поспешно начал уверять Малайка, но от его слов повеяло вдруг близкой разлукой, и лица у всех опечалились.

– Ты уедешь от нас, Лина?.. Мамочка, Лина уедет от нас? – испуганно спрашивали дети.

– Лина будет приезжать... А зимой мы будем жить в одном городе... – храбрясь, отвечала Марина.

– Не наездишься, не находишься... Разорвется сердце мое, – тихо шептала Лина, припадая к детям.

Глава 35

Старые знакомые

Дни шли, а Ленька никак не мог выбраться в город. Со времени несчастного происшествия с Марьяшкой Динка так привыкла цепляться за него, что ни на один день не хотела остаться одна, а он, испуганный слезами девочки, боялся оставить ее. С самого раннего утра появлялся Ленька у знакомого забора и ждал, пока кудрявая голова подружки покажется в лазейке. Просунув в его руку свои маленькие жесткие пальчики, она шла за ним, весело болтая и не спрашивая, куда они идут. Чаще всего Ленька торопился на пристань, чтобы заработать две-три копейки на хлеб.

Деньги у него давно кончились, и только один заветный и неприкосновенный полтинник лежал на утесе под круглым камушком; в полтиннике этом заключалась единственная надежда мальчика приобрести когда-нибудь лодку.

А между тем голод уже давно мучил Леньку. От богатого запаса сахара оставался один кусок, который он берег для Динки. Девочка полюбила пить на утесе чай и, усаживаясь на свое место у входа в пещеру, неизменно вынимала из кармана стеклянный шарик, которым Ленька, из подражания Степану, научил ее разбивать сахар. Научил он ее также пить вприкуску, и Динке казалось, что ничего на свете нет вкуснее такого чая. Она называла его волжским, потому что воду Ленька зачерпывал своим котелком прямо из Волги.

Чая Ленька больше не покупал, так как они с Динкой решили, что вода из Волги и так желтая, но на сахар мальчик потратил все свои последние гроши. Отказать в сахаре Динке было невозможно... Усевшись с миской в руках, она дула на горячую воду и с наслаждением тянула из миски чай, похрустывая куском сахара. При этом весело болтала о доме и о разных вещах, о которых слышала или думала в этот день. О Марьяшке она больше не говорила, словно, затаив в себе горечь этой разлуки, не хотела ее касаться, и только однажды, увидев у разносчика длинные, перевитые ленточками конфеты, отвернулась и грустно сказала:

– Не покупай их мне никогда, Лень.

Мрачные мысли одолевали Динку только наедине с собой. При Леньке она была прежней озорной и лукавой девчонкой и, подметив в окружающих ее людях что-нибудь смешное, копировала их, меняя лицо, походку и голос. Глядя на нее, Ленька хохотал от всей души. В эти минуты голод и беспокойство мальчика забывались, но однажды, когда он выдал Динке последний кусок сахару и мрачно глядел, как она пьет, похрустывая им на зубах, все тревоги и горечь, скопившиеся в нем за эти дни, прорвались наружу:

– Не грызи сахар зубами, клади на язык! Ведь доешь скоро, что я тогда дам тебе?

И он начал говорить, что ему давно надо съездить в город, что он день и ночь беспокоится за Степана, что деньги здесь заработать нельзя, а полтинник свой он не тронет, хоть и умирать будет голодной смертью...

Динка испуганно смотрела на его похудевшее лицо, и вынутый изо рта сахар таял в ее руке. Она вспомнила свою тревогу о том, что Ленька голодает, вспомнила, как жадно собирала для него в шапку шарманщика заработанные копейки и как потом все эти дни совершенно не думала, где и что ест Ленька... И в ужасе от того, что она забыла о нем, вскочила и потребовала сама, чтобы Ленька завтра же ехал в город.

– А сегодня, сейчас, пойдем на пристань! – заторопилась она. – Я спою, и мне дадут денежки! Айда! Айда!

– Да погоди ты... куда ты? – пробовал остановить ее Ленька, но девочка уже отставила в сторону свою миску, бросила кусок сахару и спешила к доске.

– Пойдем! Пойдем! Я хорошо буду петь, мне дадут денег!

Ленька, обрадованный ее разрешением ехать завтра в город, весело поспешил за ней.

– Ну, пойдем на пристань! Может, я чего заработаю! А петь ты больше и не думай, слышь, Макака! Еще попадешься кому на глаза или прибьет кто на дачах! Даже и не говори мне об этом! – строго сказал он.

Динка промолчала.

Они вышли на пристань. Дачных пароходов не было, только у причала стоял пароход "Надежда", но и он скоро отошел.

– Погрузился, видать... Я его еще с утра тут видел. Да это пароход дальний, он пассажиров не берет... – задумчиво сказал Ленька, оглядываясь на площадь. – Надо ждать дачного... Пойдем посидим на бревнах около причала, – предложил он подружке.

– Пойдем!

Они спустились к воде, но на бревнах расположились грузчики. Они, видимо, закусывали после работы. Ленька повернул назад.

– Эй, эй, ребятки! – окликнули их вдруг с бревен, и высокий кудрявый парень в тельняшке, улыбаясь, помахал рукой. – Идите сюда!

– Это Вася! – обрадованно сказала Динка. – Помнишь, тот, что нас от хозяина отнимал?

– Ага! – сказал Ленька. – Я его с той поры только один раз видел. Пойдем, что ли?

– Пойдем!

Грузчиков было человек семь. Одни из них сидели на бревнах, другие – прямо на песке. Вася резал большими кусками хлеб и колбасу, раскладывая ее на бумаге. Тут же лежала горка сушеной воблы. Ленька выдернул из своей руки Динкину руку и тихо сказал:

– Не держись за меня при людях... Здравствуйте, – вежливо поздоровался он, подходя к грузчикам.

Динка тоже кивнула головой и несмело улыбнулась.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – с любопытством оглядывая их, откликнулись грузчики.

– Садитесь вот, – сказал Вася, – будете обедать с нами!

Динка просияла и быстренько уселась перед разложенными на бумаге яствами. Но Ленька бросил на нее строгий укоризненный взгляд и громко сказал:

– Спасибо. Мы не голодные.

– Чего там – не голодные! Ешьте, коль угощают, – сказал Вася, придвигая к Леньке и Динке хлеб. – Вот колбасу берите, воблу!

– Ешьте, чего тут! Это хлеб честный, рабочий, от него силушки прибавится! – пошутил один грузчик, придвигаясь ближе и накладывая на ломоть хлеба колбасу.

Ленька взял ломоть хлеба, разломил его пополам и половину дал Динке. Потом осторожно потянул за хвост воблу; Динка тоже взяла воблу.

Вася весело подмигнул товарищам:

– Девчушка-то та самая, что в бороду хозяину вцепилась!

Грузчики засмеялись.

– Я ее сразу признал, – сказал один. – Приметная девчонка!

– И как это она тогда, братцы, до бороды добралась! И главное дело: "Робя! Робя!" – а бороды не выпускает! Ну, умора с ей! – захохотал другой, кивая на Динку.

– Да ведь он, каторжная душа, за волосы ее схватил! Я думал, голову оторвет напрочь! – покачал головой Вася и, положив на Динкин хлеб колбасы, с любопытством спросил: – А кого же это ты на помочь звала?

– Да я вас звала... – улыбнулась Динка.

– Ишь ты! Это, значит, мы – робя! – захохотали грузчики.

А Вася спросил:

– Ну а где же теперь живете-то?

– Она с матерью живет, а я на вольной воле, – сказал Ленька.

– Вона как!.. – с удивлением протянул Вася. – Что ж, разве вы не брат с сестрой?

– Нет. Мы просто так, дружим, – солидно ответил Ленька.

– А мы так полагали – сестренка она тебе. Уж больно в защиту рвалась! – сказал один грузчик.

– С отчаянностью защищала! – захохотал другой.

Но Вася задумчиво поглядел на обоих ребят и серьезно спросил:

– Значит, она у матери живет, а ты сам по себе... Да-а... То-то, я вижу, исхудал ты, парень. Одни глаза торчат. На чьих же хлебах находишься теперь?

– Он не любит чужой хлеб, – быстро сказала Динка и, покраснев, подвинула Леньке свой ломтик колбасы.

– Я сам на себя зарабатываю! – гордо сказал Ленька, но худой, изможденный вид его красноречивей слов говорил об этих заработках.

Грузчики переглянулись.

– Во как! – с усмешкой сказал один и потрепал Леньку по плечу. – Амбиции своей, значит, не теряешь?

Ленька смущенно улыбнулся, и ему вдруг захотелось похвалиться перед этими людьми своей независимостью.

– Я в город езжу. Кому что поднесу на базаре – когда пять, а когда и десять копеек дадут. А то еще знакомый студент там у меня есть, вместе чай пьем! – с гордостью сказал он.

– Ну, со студентом только чаи гонять. С ихнего брата помощи мало.