Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918 - Павло Петрович Скоропадський
В Берлин приехала тогда же промышленная, торговая и сельскохозяйственная делегация под председательством Василия Петровича Кочубея. Эта делегация, кажется, объехала некоторые промышленные центры Германии и повела энергичную и успешную борьбу с «Аусфур Гезельшафт», о которой я говорил выше и действия которой сильно тормозили товарообмен. Во время моею пребывания в Берлине я видел и Василия Петровича Кочубея и всех членов делегаций, которые во время моего посещения театра там представились мне.
Мне предложили поехать в Киль. Надобности не было никакой, но раз это было предложено, я решил, что отказываться не стоит, тем более, что там был принц Генрих Прусский, брат императора, и мне казалось, что неудобно, раз мне предложили это, отказаться от свидания с ним. На следующий день я поехал в Киль в сопровождении своих адъютантов и графа БерхеМа. В Киле я был очень торжественно встречен, на станции был выставлен караул, меня встретило главное начальство. Я поехал немедленно к принцу Генриху, который ждал меня в своем дворце. После представления я вместе с принцем поехал в Морское Собрание, где состоялся обед. Офицеры моряки были очень любезны, принц пил мое здоровье, я его. После обеда перешли в курительную комнату, где беседа продолжалась. Все носило отпечаток официальный. Разговоры были самые общие. Вернувшись домой, Зеленевский меня спросил, поправился ли мне прием, я ему ответил утвердительно, но сказал, что одна вещь меня удивила. «У них во флоте неладно может быть». — «Я тоже того же мнения. Вы заметили матросов?» — «Именно об этом я и хотел сказать». Действительно, видимо, я не ошибся, и Зеленевский тоже это заметил. У всех матросов были угрюмые, озлобленные лица; точь-в-точь как у наших большевиков-солдат, которых я достаточно насмотрелся. События, разразившиеся потом в скором времени в Киле, указали, что наш печальный опыт нас не обманул. На следующий день нам показывали казенные мастерские, затем мы обошли часть порта. Я ездил на подводной лодке, причем она маневрировала и погружалась на глубину. Мне, никогда не видевшего этого, все казалось очень интересным. В час состоялся завтрак в офицерской школе, на котором присутствовал также принц. Тут было все, как обыкновенно бывает в офицерских собраниях. После этого под звуки «Ще не вмерла Украина» я перешел на пароход, и меря познакомили с Кильским каналом. Проехав довольно значительное расстояние, мы причалили, пересели на автомобиль и вернулись домой, откуда. я вечером поехал к другу, куда был приглашен для представления принцессе Ирене. Бедная женщина была в большом волнении и думала, что я могу сообщить ей что-либо о ее сестре императрице Александре Федоровне. Меня удивляет, на чем, собственно говоря, было основано это мнение у них. Мне значительно труднее, чем кому-либо из них, было узнать о том, что сталось вообще со всеми высочайшими лицами в России. Мы пили чай, и разговор шел исключительно о царской семье. Для этого разговора с принцессой меня принц предупредил приехать лично одному, без адъютантов, присутствие которых могло стеснить принцессу. После чая я, простившись с принцем, уехал. Через час я уже, провожаемый тем же начальством Киля, возвращался со своими спутниками в Берлин.
На следующий день в гостинице «Адлон» я дал обед Тренеру и Мумму, которые приехали в Берлин. После этого мы поехали в театр, где давали «Дер флигенде голлендер»[78]. Снова та же церемония любезнего графа Гильзнера, затем я распрощался со своими гостями, с Муммом окончательно, так как он на Украину не вернулся, как оказалось впоследствии, его заменил потом граф Берхем. Прямо с театра мы поехали на вокзал. Тем же порядком, каким приехали, мы вернулись обратно.
Путешествие мое очень критиковалось многими кругами, другие, наоборот, его одобряли. Я думаю, что оно ни одобрения, ни порицания у деловых людей не должно было вызвать. Я поехал потому, что иначе не мог сделать многого из того, что было необходимо немедленно сделать по возвращении. Разрешение на это я мог получить только в Берлине, и я его там получил. Украинцы были очень довольны, они это путешествие тоже переоценили и считали, что теперь уже Украина стала прочным государством. В то время все партии сходились на гетманстве, некоторые же русские круги видели в моей поездке тяжкое преступление. Шульгин написал в издаваемой им, кажется, в Таганроге, газете статью, которая начиналась так: «Скоропадский обещал повергнуть к ногам его величества Украину, мы знаем теперь, к ногам какого величества он поверг страну». Я только это и прочел, но далее, мне говорили, псе было в том же духе с самой дикой руганью по моему адресу. Меня это мало тронуло. Я только подумал, что с такими политическими деятелями Россия далеко не уедет. В Киеве по моем возвращении работа закипела. С одной стороны, мы сейчас же принялись за создание добровольческих частей. Прошел закон, в котором указывалось, что формируется Особый корпус. В то время открыто нельзя было говорить официально, для какой цели он создавался, но неофициально офицеры ставились в известность о назначении корпуса. Я назначил командиром корпуса генерала князя Эристова, человека, которого я знал раньше по совместной службе. Одновременно для удержания большевиков от активной деятельности эти формирования производились в больших городах из офицеров. Наконец, что самое главное, это то, что немецкое «Оберкомандо» энергично пошло навстречу нам в деле формирования и снабжения назначенных нами частей. Это был большой плюс, которого я достиг своей поездкой в Берлин.
Я занялся главным образом аграрной реформой. У меня состоялся целый ряд заседаний из людей различных партий для освещения мне лично этого вопроса. Одновременно в различных комиссиях самостоятельно вырабатывались проекты по этому вопросу. Мне лично более всего был по душе проект, выработанный Колокольцевым совместно с бывшим директором департамента министерства земледелия Афанасенко (?), который неоднократно бывал у меня по этому вопросу. Он же [проект] потом и прошел при министерстве Леонтовича через Совет Министров II был передан на обсуждение большой комиссии. Украинские партии приписывали этот закон Леонтовичу; это неправда. Закон был выработан Колокольцевым. Я очень уважал и того, и другого, но для восстановления
