Собор Парижской Богоматери - Гюго

нельзя было бы выдвинуть классического правила: Nec Deus intersit.[10] Надо сказать, что одеяние господина Юпитера было очень красиво и также немало способствовало успокоению толпы, привлекая к себе ее внимание. Он был одет в кольчугу, обтянутую черным бархатом с золотой вышивкой; голову его прикрывала двухконечная шляпа с пуговицами позолоченного серебра; и не будь его лицо частью нарумянено, частью покрыто густой бородой, не держи он в руках усыпанной мишурой и обмотанной канителью трубки позолоченного картона, в которой искушенный глаз легко мог признать молнию, не будь его ноги обтянуты в трико телесного цвета и на греческий манер обвиты лентами, - этот Юпитер по своей суровой осанке мог бы легко выдержать сравнение с любым бретонским стрелком из отряда герцога Беррийского.

II. Пьер Гренгуар

Однако, пока он держал свою торжественную речь, всеобщее удовольствие и восхищение, возбужденные его костюмом, постепенно рассеивались, а когда он пришел к злополучному заключению: «Как только его святейшество прибудет, мы сейчас же начнем», - его голос затерялся в буре гиканья и свиста.

- Немедленно начинайте мистерию! Мистерию немедленно! - кричала толпа. И среди всех голосов отчетливо выделялся голос Жоаннеса де Молендино, прорезавший общий гул, подобно дудке на карнавале в Ниме.

- Начинайте сию же минуту! - визжал школяр.

- Долой Юпитера и кардинала Бурбонского! - вопил Робен Пуспен и прочие школяры, угнездившиеся на подоконнике.

- Давайте моралитэ! - вторила толпа. - Сейчас же, сию минуту, а не то мешок и веревка для комедиантов и кардинала!

Несчастный Юпитер, ошеломленный, испуганный, побледневший под слоем румян, уронил молнию, снял шляпу, поклонился и, дрожа от страха, пролепетал:

- Его высокопреосвященство, послы… госпожа Маргарита Фландрская…

Он не знал, что сказать. В глубине души он опасался, что его повесят.

Его повесит толпа, если он ее заставит ждать, его повесит кардинал, если он его не дождется; куда ни повернись, перед ним разверзалась пропасть, то есть виселица.

К счастью, какой-то человек пришел ему на выручку и принял всю ответственность на себя.

Этот незнакомец стоял по ту сторону балюстрады, в пространстве, остававшемся свободным вокруг мраморного стола, и до сей поры не был никем примечен благодаря тому, что его долговязая и тощая особа не могла попасть ни в чье поле зрения, будучи заслонена массивным каменным столбом, к которому он прислонялся. Это был высокий, худой, бледный, белокурый и еще молодой человек, хотя щеки и лоб его уже бороздили морщины; его черный саржевый камзол потерся и залоснился от времени. Сверкая глазами и улыбаясь, он приблизился к мраморному столу и сделал знак рукой несчастному страдальцу. Но тот до того растерялся, что ничего не замечал.

Новоприбывший сделал шаг вперед.

- Юпитер! - сказал он. - Милейший Юпитер!

Тот не слышал его.

Потеряв терпение, высокий блондин крикнул ему чуть не в самое ухо:

- Мишель Жиборн!

- Кто меня зовет? - как бы внезапно пробудившись от сна, спросил Юпитер.

- Я, - ответил незнакомец в черном.

- А! - произнес Юпитер.

- Начинайте сейчас же! - продолжал тот. - Удовлетворите требование народа. Я берусь умилостивить судью, а тот в свою очередь умилостивит кардинала.

Юпитер облегченно вздохнул.

- Всемилостивейшие господа горожане! - крикнул он во весь голос толпе, все еще продолжавшей его освистывать. - Мы сейчас начнем!

- Evoe, Jupiter! Plaudite, cives![11] - закричали школяры.

- Слава! Слава! - закричала толпа.

Раздался оглушительный взрыв рукоплесканий, и даже после того, как Юпитер ушел за занавес, зала все еще дрожала от приветственных криков.

Тем временем незнакомец, столь магически превративший «бурю в штиль», как говорит наш милый старик Корнель, скромно отступил в полумрак своего каменного столба, и, несомненно, по-прежнему остался бы там невидим, недвижим и безмолвен, не окликни его две молодые женщины, сидевшие в первом ряду и обратившие внимание на его беседу с Мишелем Жиборном Юпитером.

- Мэтр! - позвала его одна из них, делая ему знак приблизиться.

- Тес, милая Лиенарда, - сказала ее соседка, хорошенькая, цветущая, по-праздничному расфранченная девушка, - он не духовное лицо, а светское, к нему следует обращаться не «мэтр», а «мессир».

- Мессир! - повторила Лиенарда.

Незнакомец приблизился к балюстраде.

- Что угодно, сударыни? - учтиво спросил он.

- О, ничего! - смутившись, ответила Лиенарда. - Это моя соседка, Жискета ла Жансьен, хочет вам что-то сказать.

- Да нет же, - зардевшись, возразила Жискета. - Лиенарда окликнула вас «мэтр», а я поправила ее и объяснила, что вас следует назвать «мессир».

Девушки потупили глазки. Незнакомец не прочь был завязать беседу; он, улыбаясь, глядел на них.

- Итак, вам нечего мне сказать, сударыни?

- О нет, решительно нечего, - ответила Жискета.

- Нечего, - повторила Лиенарда.

Высокий молодой блондин хотел было уйти, но любопытным девушкам не хотелось выпускать добычу из рук.

- Мессир! - со стремительностью воды, врывающейся в открытый шлюз, или женщины, принявшей твердое решение, обратилась к нему Жискета. Вам, как видно, знаком этот военный, который будет играть роль Пречистой девы в мистерии?

- Вы желаете сказать - роль Юпитера? - спросил незнакомец.

- Да, да! - воскликнула Лиенарда. - Какая она дурочка! Так вы знакомы с Юпитером!

- С Мишелем Жиборном? Да, знаком, сударыня.

- Какая у него изумительная борода! - сказала Лиенарда.

- А то, что они сейчас будут представлять, красиво? - застенчиво спросила Жискета.

- Великолепно, сударыня, - без малейшей запинки ответил незнакомец.

- Что же это будет? - спросила Лиенарда.

- Праведный суд Пречистой девы Марии - моралитэ, сударыня.

- Ах вот что? - сказала Лиенарда.

Последовало короткое молчание. Неизвестный прервал его:

- Это совершенно новая моралитэ, ее еще ни разу не представляли.

- Значит, это не та, которую играли два года тому назад, в день прибытия папского посла, когда три хорошенькие девушки изображали…

- Сирен, - подсказала Лиенарда.

- Совершенно обнаженных, - добавил молодой человек.

Лиенарда стыдливо опустила глазки. Жискета, взглянув на нее, последовала ее примеру. Незнакомец, улыбаясь, продолжал:

- То было очень занятное зрелище. А нынче будут представлять моралитэ, написанную в честь принцессы Фландрской.

- А будут петь пасторали? - спросила Жискета.

- Фи! - сказал незнакомец. - В моралитэ? Не нужно смешивать разные жанры. Будь это шутливая пьеса, тогда сколько угодно!

- Жаль, - проговорила Жискета. - А в тот день мужчины и женщины вокруг фонтана Понсо разыгрывали дикарей, сражались между собой и принимали всякие позы, когда пели пасторали и мотеты.

- Что годится для папского посла, то не годится для принцессы, - сухо заметил незнакомец.

- А около них, - продолжала Лиенарда, - было устроено состязание на духовых инструментах, которые исполняли возвышенные мелодии.

- А чтоб гуляющие могли освежиться, - подхватила Жискета, - из трех отверстий фонтана били вино, молоко и сладкая настойка. Пил кто только хотел.

- А не доходя фонтана Понсо, близ церкви Пресвятой Троицы, - продолжала Лиенарда, - показывали пантомиму Страсти господни.

- Отлично помню! - воскликнула Жискета. - Господь бог на кресте, а справа и слева разбойники.

Тут болтушки, разгоряченные